Подкрепившись куском сыра и лепешкой из грубой муки, вскочил сын вождя на крепконогого парда и умчался к северным холмам, туда, где граничили они с песчаными дюнами побережья.
Сын вождя и будущий вождь свободен от ухода за скотом. Поиск добрых пастбищ – вот достойное занятие для того, кому водить племя после ухода отца.
Не более пяти миль проскакал отрок, когда пард вынес его на холм близ одной из маленьких бухточек, что языками врезаются в линию побережья. Выехал сын вождя на вершину – и тотчас повернул парда назад. Увидел он, что на спокойной глубокой воде бухты стоит двухмачтовая шекка под бурыми спущенными парусами. Вид сошедших на берег не оставлял сомнений в их профессии. Остры глаза мальчика-эдзака. Но глаза моряков, высадившихся на чужой земле для набега, не менее остры. Стрела свистнула над вершиной холма. Спущенные с поводков, застоявшиеся за время плавания боевые псы бросились в сторону отрока. А за ними – шестеро пиратов на рыкающих пардах.
Ветром взлетел сын вождя на холм. Приложил к губам раковину. Хриплый рев разнесся над побережьем. На десять миль слышен тревожный крик морской раковины при тихой погоде.
Посмотрел мальчик на свирепых псов, бухающих низким лаем: пускай! Никогда пиратским псам не догнать эдзакского парда!
И помчался на запад, туда, где синели вдали драконьи гребни Большого хребта. Завыли пираты, подгоняя псов. Короткими прыжками карабкался пард на склон холма. Обернулся сын вождя к преследователям.
„Хой-хой-хой!“ – закричал он, срывая кожаный шлем и размахивая им над черноволосой головой.
Не любят боги хвастунов. Оскользнулась нога парда на гладком камне, угодила в нору шипоглавой змеи. Метнулось серо-желтое тело… Закричал пард, когда впилась ядовитая стрела в его легкую ногу. Закричал, прыгнул высоко, стряхивая с себя гада… И повалился набок. Быстро действует яд шипоглавой змеи.
Слетел сын вождя со спины парда, упал на землю спиной, покатился вниз по травянистому склону – навстречу преследователям. Быстрее помчались псы. Только и успел отрок, что вскочить на ноги, выхватить короткую саблю: лук его остался притороченным к седлу. Подскочили псы, окружили кольцом клыкастых слюнявых морд… Не набросились. Им – держать, не пускать добычу до прихода хозяев. Махнул сын вождя сабелькой – отпрянул пес, но плотней обступили другие. Что может сделать маленький эдзак со своей маленькой сабелькой против пяти натасканных на человека гигантских собак?
Подскакали всадники, закружились пятнистым смерчем. Упало широкое лезвие меча на мальчишескую макушку. Плашмя упало: кто убивает раба?
Очнулся мальчик вечером. Деревянная палуба была под ним. Соленый запах моря освежал ноздри. Бурые паруса, наполненные ветром, заслоняли небо. С трудом поднялся на ноги сын вождя. И увидел далекий-далекий берег. И черный форштевень, прыгающий на короткой волне.
– Эй ты, крысенок, иди сюда,– раздалось за спиной.
Гневно обернулся сын вождя – и грубая кожа бича рассекла ему щеку.
– Не скаль зубы на хозяина, сопляк, если хочешь сохранить кожу! – широкогрудый бородач в красной головной повязке лениво взмахнул бичом. Ни слова не говоря, бросился сын вождя на обидчика. Удар кулака швырнул мальчика на палубу.
– Вот дикий псеныш! – донесся сквозь гул в голове удивленный голос пирата. И вновь бич ожег кожу.
Так сын племенного вождя, великий маг Фахри Неистовый, прозванный впоследствии Праведным, вступил на путь славы».
Сантай Темный. История великих. Глава «Красная Земля»
Небольшая парда с оранжевой, в коричневых неровных пятнах шерстью, потыкалась мордой в плечо. Санти протянул ей слипшийся комок вяленых фруктов. Шершавый язык деликатно подхватил угощение, и комок исчез в широкой пасти. Парду звали Ушкой. Коричневый, с кремовым брюшком детеныш подбежал и пихнул Санти головой в поясницу: тоже хочу! Санти бросил ему еще один ком, и малыш ловко поймал его на лету. Молочно-белые клычки звонко ляскнули.
Санти принялся седлать парду. Язык Ушки трудился над его головой. Когда юноша застегнул последнюю пряжку, волосы его были такими, будто он недавно попал под дождь. Санти ухватился двумя руками за края седла и, подтянувшись, влез на спину Ушки.
– Купаться! – крикнул он.
И довольная парда легким галопом, чтобы поспел детеныш, понеслась в сторону озера.
Никогда еще у Санти не было верхового животного. Конечно, он умел держаться в седле – мальчиков его сословия с пяти лет учат этому. Став старше, он иногда ездил на отцовском парде. Но то был пард отца – не его.
Ушка увидела озеро и длинными прыжками понеслась вниз по склону. Отставший детеныш жалобно завизжал. Разбрасывая во все стороны сверкающие брызги, они врезались в прохладную воду. Парда принялась лакать, а Санти с удовольствием разглядывал поросшие лесом холмы. Владения соххогои Нассини заканчивались в шести милях к северу. Там возвышалась сплошная каменная стена. Санти был предупрежден, что верх ее покрыт ядовитой смолой, разъедающей одежду и оставляющей на коже глубокие язвы. Но даже если бы юноша об этом не знал, взобраться на стену высотой в пятнадцать локтей все равно не смог бы. Тем более что все деревья рядом с оградой были спилены, а снаружи постоянно двигались вооруженные караулы. К чему такие предосторожности, Санти было неведомо, но это не слишком беспокоило юношу. По крайней мере, меньше, чем факт, что с того момента, как Санти похитили, ни единой строчки не возникло в его голове.
Я хотел бы стать облаком, легким, пушистым, как сон,
Ослепительно белым, парящим в прозрачной дали.
Чтоб кружить и кружить над кудрявым покровом лесов,
Гладью рек и озер, далеко, далеко от земли…
– звонко пропел Санти, чтобы убедиться, что не забыл сочиненного прежде. Нет, не забыл. Он взглянул на круглые верхушки замковых башен. Все остальное не разглядеть отсюда, из впадины.
«Вот то место, что виделось мне в снах!» – подумал он.
Свои первые шесть лет Санти прожил в доме старшей сестры отца. Он отлично помнил эту просторную хижину с тонкими стенками и тростниковой крышей. Помнил и огромного, как ему тогда казалось, а на самом деле низенького, крепкого, похожего на дождевой гриб рыбака, мужа тетки. Рыбак не столь уж часто бывает дома, так что тетка в одиночку управлялась и с маленьким хозяйством, и с пронырами-сыновьями – братьями-близнецами, на четыре года старше Санти. И с ним самим, сначала – болезненным младенцем, потом таким же тощим шустрым безобразником, как и его двоюродные братья.
Вскормленный молоком овцы, Санти до трех лет называл тетку мамой. А узнав, что не она мать ему, не стал от этого любить ее меньше. Однако он помнил, как удивился, когда один из братьев сказал ему, что высокий темнолицый мужчина с плечами шире дверного проема, тот, что изредка навещал тетку,– его отец.
Тилод, отец Санти, не был уроженцем Фаранга. Он появился на свет в одном из крохотных селений Междуречья. Детство его было ничем не примечательно. А когда Тилоду минуло четырнадцать лет, родители его заболели хисором и умерли в одну неделю. Две трети поселян унесла болезнь, но не тронула отрока Тилода. И он поехал в Фаранг, где жила его замужняя сестра.