Она изумленно глядит на свои смертные останки и хлопает ртом, как человек, который узрел нечто не укладывающееся в голове. Толпа же наблюдает за его последними мгновениями так, будто затем ей устроят экзамен по увиденному. Только я замечаю, как течет и поднимается в воздух призрак шофера. Я смотрю. Смотрит и Сатана. Его рука в плотно облегающей кожаной шоферской перчатке тянется к озадаченному духу. Зеваки взглядом продолжают жест, но ничего не понимают. Мы все слышим, как Сатана говорит:
– Харви – так ведь? Харви Паркер Пиви? Сюда, пожалуйста.
Глаза призрака отыскивают протянутую руку. Уши находят вопрос.
– Вы – мой проводник в рай?
Сатана усмехается. Его глаза спрятаны под козырьком.
– Скажи ему, Мэдисон.
Свежеиспеченный призрак оборачивается ко мне.
– Мэдисон Спенсер? Та самая? Мэдисон Дезерт Флауэр Роза Паркс Койот Трикстер Спенсер? – Он улыбается так, будто повстречался с Господом.
– Расскажи ему о рае, Мэдди, – подначивает Сатана. Наша публика – во плоти живущие любопытные зеваки – смотрит, к кому это он обращается, но меня не видит. Мой спутник, Кресент, тоже смотрит и бормочет:
– Мертвая девочка?..
Через толпу прорывается команда медиков.
Милый твиттерянин, дорога в преисподнюю вымощена мелкой сиюминутной жалостью. Пальцы Сатаны сжимаются вокруг синего запястья призрака, а я отвечаю:
– Да.
Дьявол тянет радостную жертву за собой, а я уверяю:
– Возможно, это случится чуточку позже, чем вы ожидаете, но да, обещаю, что вы попадете в рай, Харви.
Сатана тащит за собой пухлую синюю фигуру, будто огромный шар на параде-карнавале.
Бедный Харви. Сатана уводит его, а он благодарит:
– Спасибо, девочка-ангел!
Его синяя голова радостно болтается, а он распевает мое имя: Мэдисон, Мэдисон Спенсер. Мессия, который вернулся из смерти, чтобы отвести человечество к радости и спасению.
Папчик был прав: я проклятая. Я подлая и трусливая.
Медики опускаются возле покинутого тела, и я пользуюсь возможностью. Они оголяют липкие электроды и прикладывают к разодранной ногтями груди. Я присаживаюсь на колени возле головы и накрываю ладонями остекленевшие глаза. Сидя в позе целителя-священника – из тех, что пьют стрихнин и берут змей на руки, – я осторожно касаюсь лба мертвого шофера. В этот момент один из медиков командует:
– Разряд!
Будущие мертвецы, не пытайтесь повторить это дома. Если вам знаком обычай говорить «будьте здоровы», когда кто-нибудь чихает, то вы поймете, о чем речь. Электрошок от дефибриллятора не только запускает сердце, но и открывает проход, через который может вернуться еще не отлетевший далеко дух. Представь, что выдергиваешь затычку в ванной отеля «Даниели» и венецианская вода утекает в трубу. Короткий разряд создает примерно такой же канал и позволяет духу вновь войти в тело.
Если же душа отлетела окончательно, как в случае с Харви, ее место может занять любая другая, войдя в контакт с телом. Таким образом, когда я размыкаю веки, то вижу все с точки зрения человека, лежащего на грязном ковре лос-анджелесского аэропорта. Меня окружают зеваки с коровьими взглядами и непрерывный гул движущихся чемоданов на колесиках – они катятся потоком мимо моего покрытого холодным потом лица. Я – в пострадавшем теле чужого человека, в моем новом чужом рту все еще вкус карри, но я жива.
О боги! Я и забыла, как паршиво чувствуют себя живые. Даже если у во плоти живущего человека хорошее здоровье, его мучат сухая кожа, неудобная обувь и першение в горле. Когда я была девочкой в период полового созревания, я мало беспокоилась о том, каково ощущать себя во взрослом теле. Теперь же подмышки скребет жесткими волосами, душит собственный эндокринный запах – едкий, мускусный, совсем как мужская вонь в общественном нужнике. Девочкой я постоянно воображала, до чего здорово писать стоя: все равно что всегда быть с самым надежным другом, который к тебе еще и прикреплен. В действительности же я ощущаю свой новый орган не лучше, чем ощущают аппендикс. Я поворачиваю невероятно толстую шею и гляжу по сторонам. Женский голос спрашивает:
– Мистер Пиви, вы меня слышите?
Надо мной склонилась медсестра, которая делала дефибрилляцию, и светит в глаз тонким фонариком.
– Мистер Пиви, можно звать вас Харви? Не шевелитесь.
Луч страшно жжет глаза. В животе боль и муть. Вновь обретенное сердце пульсирует, из расцарапанной кожи течет кровь, еще не снятые электроды обжигают ребра. Я хочу лишь чуть подвинуть медсестру, но движением – сильным взмахом руки – сбиваю ее с ног. Вообрази себя водой, которая уходит из ванной в сток и принимает форму новых, незнакомых ей труб. Я не представляю своих сил, да и размеры – не вполне. Я внутри гигантского робота из плоти, который пытается включить руки и ноги. А они огромные. Для простого подъема на ноги требуется высшее инженерное мастерство; я не рассчитываю усилий, делаю нетвердый шаг и, чтобы не упасть, машу руками, как мельница крыльями, – охрана и медики разлетаются, будто кегли. Я пошатываюсь на негнущихся ногах. Вот он, мой кошмар: я, застенчивая школьница, – полуголая посреди одного из самых людных авиаузлов мира. Понимая, что грудь у меня открыта (и что она к тому же волосатая и мускулистая), я взвизгиваю, прижимаю мясистые локти к бокам и прячу свои онемевшие большие коричневые соски. Затем яростно хлещу себя ладонями по небритому лицу, снова визжу и убегаю.
– Простите! – пищу я, протискиваясь через испуганную толпу. – Извините! – кричу, когда кровь, а она льется приличным потоком, брызжет на отскакивающих в сторону зевак.
Несмотря на атлетические габариты, я несусь как школьница, обхватив грудь и втянув голову по самые волосатые уши. Неуклюже выворачиваю стопы, на каждом шагу налетаю на кресла-каталки, коляски, тележки; пытаюсь двигаться осторожно, но пру напролом и сшибаю аэропортовских симулянтов, а за мной мчит команда блюстителей порядка: в рациях трещат статика и приказы.
Я вразвалку бегу за Сатаной и его заложником, врезаюсь в ни в чем не повинных путешественников, робко извиняюсь, ойкаю и чертыхаюсь, но вместо веселого чириканья изо рта чужим рявкающим голосом вылетает:
– Простите… виновата… извините… ой…
Теперь я чувствую, как в штанах что-то болтается. Моя пи-пи уже не верный товарищ, а нечто крупное, выпадающее из диафрагмы таза. Что-то вроде ущемленной грыжи длиной в несколько дюймов, которая свисает и мотается из стороны в сторону. О боги! Это будто какать передом! Как мужчины выносят это мерзкое ощущение? Поле зрения начинает мутнеть по краям – видимо, из-за большой потери крови. Сердце стучит все быстрее; кажется, оно размером с газующий «Порш-950». Невдалеке Сатана выволакивает заложника через пожарный выход.
Вспоминаются годы курсов по предотвращению сексуальных нападений, и я кричу:
– Насилуют! – Я топаю ножищами пятидесятого размера и воплю: – Помогите! Насилуют!