— Что ты, дорогая, все очень вкусно, спасибо…
Давясь пресным шпинатом, он вкратце рассказал жене, как провел день.
— И? Сколько сегодня? — спросила Терри обреченно.
Кит показал на пальцах: два.
— Оба случая ранним утром. Их как раз успели убрать к тому времени, как я приехал в офис.
— Мне жаль, дорогой…
— Послепраздничный синдром. Рождественские каникулы закончились совсем недавно.
Кит не стал развивать тему самоубийств; это уже у него навязло в зубах.
— Ты помнишь, дорогая, Серафина пригласила нас на перфоманс .
— Разве это сегодня? — спросила Терри почему-то шепотом.
— Да.
— Серафина…
— Знаю.
— Кит, она мерзкая и противная, — шепотом сказала Терри.
— Да.
— Она наркоманка!
— Знаю, но все-таки она жена Ричарда, как-то неудобно.
— А я думала, мы с тобой сегодня побудем дома.
— Брось, Терри. Поболтаемся пару часиков в галерее, выпьем по стаканчику, поглазеем на знаменитостей, а знаменитости поглазеют на нас.
Было видно, что Терри очень не хочется никуда идти. Кит тоже не горел желанием украшать своей сиятельной особой перфоманс Серафины, но, во-первых, иногда следовало появляться на публике, чтобы не прослыть Эксцентричным Миллиардером-Отшельником (это тоже было плохо для бизнеса). Во-вторых, останься он дома, придется разговаривать с женой, а последнее время все их с Терри разговоры сводились к продолжению рода. Она хотела ребенка. Он не хотел ребенка. В-третьих… он еще не придумал, но, наверное, во-первых и во-вторых было вполне достаточно.
— Дорогой, ведь сегодня пятница…
— Вот именно, мы с тобой целую вечность никуда не выбирались. Ты не хочешь идти?
— Прости, Кит.
— Ничего. Я сам съезжу. Побуду пару часиков и уйду. Я закурю, ты не возражаешь?
Терри возражала, очень сильно возражала… а что делать!
— Помогает? — спросила Терри, с грустью и печалью вспомнив о Курсе Ободряющего Самовнушения. — Хоть чуточку, дорогой?
— Да. Помогает. Спасибо, дорогая.
— Если бы ты побывал в Музее Изящных Искусств, — укоризненно промолвила Терри, заподозрив мужа в обмане, — там есть зал, где хранятся… разные части человеческих тел. Там есть и легкие курильщика. Выглядят точь-в-точь, как печеный инжир. Ты представить не можешь, до чего ужасное зрелище…
Киту доводилось видеть зрелища стократ ужасней чьих-то заспиртованных в формалине внутренностей, но он счел это неподходящим аргументом. Покладисто затушил сигарету, поцеловал жену, поблагодарил за чудесный ужин, принял душ, переоделся и поехал на перфоманс .
На перфоманс в галерею к леди Милфорд слетелись, словно мухи на горшочек с медом, самые сливки богемных кругов столицы. Кит поздоровался со знакомыми, обсудил погоду и цены на бирже, вооружился стаканчиком и стал с безопасного отдаления наблюдать за бурным кипением светской жизни. Держался он скромно и неприметно, хотя, не кривя душой, мог сотню-другую раз с легкостью продать и купить всех присутствующих (и это не считая чудовищных абстрактных картин). Разве денег было жаль переводить на такую чепуху. Кит предпочитал тратить деньги с пользой.
Смакуя и прихлебывая, краем глаза он наблюдал за Серафиной, которую, признаться, на дух не переносил. Она была пухла, глупа, вздорна до предела, играла на арфе, и все это уже никуда не годилось, но гораздо хуже было другое. По неподдающимся осмыслению причинам Ричард совершенно потерял от нее голову. Из отличного парня, которого Кит знал долгие годы и любил, Торнтон вдруг превратился в сладкого папулечку.
Похоже, исключительно обязанность ходить на работу и общаться с взрослыми, разумными людьми уберегала Ричарда от бесповоротной, неизлечимой деградации. Ибо, допустим, сиятельный лорд Торнтон, здоровенный лось тридцати двух лет от роду, возвращался вечером с работы домой, голодный, усталый, злой, а навстречу миндальным облаком выплывала молодая женушка.
— Где мой ужин? — рычал Ричард, и от рыка его сотрясался потолок, и стены ходили ходуном. — Где моя выпивка? Скоты! По гнусным, виноватым мордам вижу: опять воровали мое столовое серебро! Убью! Где мой хлыст?!
— Папулечка, — лепетала Серафина, — не надо никого убивать, присядь, выпей чашечку чая с молоком, а я тебе пока сыграю на арфе.
Вид персика, терзающей струны сладкоголосого инструмента, воздействовал на Ричарда гипнотически. Теряя рассудок, он истекал слюной низменной похоти и слезами слащавого умиления, делался кротким, как ягненок, выпивал чашечку чая с молоком и сам принимался лепетать что-то беспомощное, растроганное, невероятно пошлое и сальное.
— Персик, марципанчик, пончик, куколка, пойдем, папулечка угостит тебя конфеткой.
От этого кошмара у Кита пересохло во рту, и он сделал еще один большой глоток бодрящей и веселящей жидкости. В голове его созрел великолепный план упиться до бесчувствия и позволить заботливым охранникам доставить домой свое безжизненное, мирно дремлющее тело. Он незамедлительно приступил к воплощению своего великого замысла на практике, как вдруг на глаза попалась уже знакомая худосочная дамочка с садовыми ножницами.
Кит моргнул, но нет, зрение не подводило. Это была она. На сей раз без садовых ножниц и не в униформе своего магазина, а в черном платье официантки, в белом переднике и с подносом в руках. Этим подносом она отбивалась от подвыпившего художника, который, насколько понял Кит, загорелся желанием написать ее портрет. Без одежды.
Кит не понимал, что таинственная сила заставила его вмешаться и, тем не менее, подкрался поближе и одним взглядом обратил распоясавшегося служителя Муз в паническое бегство. Дамочка перевела дух.
— Приставучие идиоты, — пробормотала она под нос с омерзением, — липучие, сальные…
— Добрый вечерок, — приветливо выговорил Кит прямо ей в маленькое розовое ухо.
Она обернулась, увидела его сиятельную особу и побледнела, как смерть.
— Ой.
— Что такое.
— Это вы?
— Да, я, а что.
Она донельзя смутилась и неловко попыталась с ним объясниться. Невесть отчего. Кит, в конце концов, вовсе не требовал от обворожительного создания никаких объяснений.
— Дело в том, понимаете… что-то случилось с официанткой, и леди Милфорд попросила меня подменить бедную девушку…
— Ясно. Это ведь душенька Серафина, у нее всегда проблемы.
— А… потом она сказала мне, кто вы… поверьте, я не знала.
Кит не понимал, что за черт дернул его подойти. Хотя стоило извиниться за свое поведение, пожалуй. Она-то его не знала, и наверняка решила, что он только и делает, что разгуливает по зданию и пристает к незнакомым женщинам с непристойными предложениями угостить ленчем. Или с прочими предложениями, куда менее невинного рода.