— Немного.
— А меня пугает то, что в нынешние времена люди боятся чего угодно, кроме Ада, хотя, по-моему, это единственное, чего стоит бояться по-настоящему. Вы молоды. Красивы. Похоже, не голодаете. Не нуждаетесь. У вас прелестные ножки. Не вижу ни единой веской причины, по какой мир должен лишаться таких прелестных ножек. Все на свете поправимо. Все поправимо, кроме смерти. Что за банальщину я несу, — прибавил он неожиданно, поглядев мимо Шарлотты, — их этим не проймешь, скотов.
— Что? О чем вы? — спросила Шарлотта, сбитая с толку.
— Да так. Ерунда, — он поглядел на часы, — может, Либер?
— Кто? Либер?
— Хозяин вашего цветочного магазина. Его ведь так зовут? Я ничего не путаю?
— Я думаю, вы очень заняты и страшно торопитесь, — сказала Шарлотта нервно.
— Тогда что же с вами стряслось, черт возьми.
Шарлотта чувствовала, что он будто обволакивает ее и лишает воли к сопротивлению своим напором, балансирующим на грани безукоризненной вежливости и вызывающей наглости.
— Я очень… благодарна… за то, что вы для меня сделали… но все это не ваше дело… и я не понимаю, почему вы сегодня целый день маячите у меня перед глазами… оставьте меня в покое. И хватит читать мне нотации. Я не маленькая. Я сама могу прочитать себе хоть с миллион нотааа…
Она вдруг совершенно утратила над собой контроль и разрыдалась, задыхаясь и захлебываясь. Он подошел, достал носовой платок, невероятно свежий и чистый, присел и начал вытирать ей влажное лицо.
— Тише, тише. Все хорошо.
— Спасибо. Не знаю, что на меня нашло.
— Поймите, в любом случае это не выход из положения. Так нельзя. Пообещайте мне, что не будете больше заниматься такими глупостями. Пообещайте мне, что больше не подумайте подойти к окну… разве только полюбоваться видом.
— И… тогда вы перестанете меня преследовать?
— Преследовать? О? Да. Несомненно. Клянусь.
В час ночи он вернулся домой. Терри тщетно притворялась крепко спящей. Он разоблачил ее обман, забравшись в постель и пощекотав женушку подмышками. Терри не выдержала и залилась смехом.
— Ой, щекотно…
— Почему ты не спишь, маленькая.
— Я ждала тебя. Ты поел?
— Да.
— Как там все прошло, дорогой?
— Зеленая тоска и скука смертная, так что ты ничего не пропустила.
— Правда?
— Шшш, — сказал Кит и закрыл ей рот поцелуем, и потом они занялись любовью. Потом Тереза уснула. Кит подождал, пока ее дыхание станет совсем сонным и ровным, беззвучно, осторожно выбрался из постели, натянул брюки и рубашку, и направился в свой домашний кабинет. Там скопились еще стопки документов, которые неотложно нуждались в его внимании. Путь его лежал через картинную галерею в левом крыле особняка, где в золотых рамах располагались фамильные портреты — запечатленные для вечности благородные предки. Некоторые и впрямь были весьма достойными людьми и прожили долгую, деятельную, счастливую жизнь, другие — нет. Некоторые из них, по правде говоря, как начали, так и кончили очень скверно; но кого, в самом деле, интересует правда?
— Смертельно бледных королей и рыцарей увидел я [4] , — пробормотал Кит. Почему-то всякий раз, когда он оказывался в галерее семейных портретов, у него в голове всплывали эти строчки Китса.
Замедлив шаг, он остановился возле самого первого портрета, с которого смотрел лорд Джек. Здесь великий предводитель Освобождения был изображен сорока пяти лет от роду, двенадцать лет спустя после падения Триумвирата. Виски его уже посеребрила седина, возле рта залегла жесткая складка, но он все еще выглядел прекрасным, благородным и мужественным, как в тот день, когда принес рабам Сопричаствующей Машины долгожданную свободу. Тем, кто сумел выжить, разумеется. Потому что остальным Джек Ланкастер принес смерть.
Бесстрашный герой. Освободитель. Победитель Черного Триумвирата. Ниспровергатель величайшей тирании в истории Человечества. Созидатель новой Империи, опора Престола. Человек, чей дар предвидения и финансовый гений создали Корпорацию «Ланкастер Индастриз» — и Копилку. Обожаемый, обожествляемый, любимый, бесконечно знаменитый, удостоившийся всех мыслимых почестей и наград, великий и незабвенный даже пять столетий спустя после своей смерти…
— Сукин ты сын, — прошептал Кит и плюнул в лицо парадному портрету.
1
Когда Гордон Джерсей познакомился с наследной принцессой Викторией Ланкастер, бойкому провинциальному стряпчему едва минуло двадцать восемь лет, но он уже успел сделать фантастическую карьеру и необычайно преуспевал. Его жизненные достижения можно было счесть тем более поразительными, что он рано лишился обоих родителей и провел детство в одном из сиротских приютов Санкт-Константина, столицы Салема.
Вот с чего Гордону пришлось начинать — именно, с абсолютного нуля. У него не было денег, не было положения в обществе, не было влиятельных покровителей, не было поддержки любящей семьи — ничего этого у него не было. Всему, чего Гордон добился в жизни, он был обязан единственному человеку на свете — самому себе.
Зато с самим собой, без дураков, повезло Гордону необычайно. Он от рождения относился к тем редким, исключительным, выдающимся натурам, которых жизненные трудности не ломают, а закаляют и вдохновляют. Ничего невозможного и недостижимого для него не существовало в принципе. Если какая-то дверь вдруг не распахивалась перед ним гостеприимно, он бесстрашно вышибал неподатливую дверь пинком. Природа щедро одарила его не только бешеным упорством, трудолюбием и холодным, прагматичным умом, но и неотразимым шармом, счастливым талантом втираться нужным людям в доверие и очаровывать их до потери пульса, а, главное, почти волшебным умением оказываться в нужном месте в нужный момент.
И вот так, даже за тридцать не перевалив, Гордон добился того, к чему другие люди, имея за спиной стократ более благоприятный жизненный старт, идут, причем безуспешно, долгими десятилетиями. Из провинции он перебрался в столицу Империи, Форт Сибирь, туда, где творились по-настоящему громкие дела и крутились по-настоящему большие деньги. Он устроился на работу в очень солидную и престижную юридическую контору, успел выиграть несколько очень громких дел, его обаятельная физиономия начала мелькать в прессе, и он зарабатывал достаточно, чтобы катать себя, как сыр в масле.
Его тоскливое, полуголодное, нищее детство осталось в прошлом. Там же остались женщины, которых он бросил, друзья, которых он предал, покровители, о которых он забывал, взбираясь на следующую карьерную ступеньку. Гордон никогда не оглядывался назад. Вперед, только вперед, к новым блистающим вершинам, еще не покоренным, и оттого вдвойне заманчивым.