— Дорогой, что с тобой? Ты здоров? — тревожно спросила Терри.
— Да. Когда его отчислили?
Как выяснилось, уже три месяца назад, просто до сих пор Дэниэл боялся в этом признаться. Кит был ошарашен. Для Терри эта подзалежавшаяся новость тоже стала потрясением, но она собралась и взяла себя в руки.
— Я сказала Дэнни, что многие выдающиеся и великие люди не получили высшего образования, но это совсем не помешало им добиться успехов в жизни. Конечно, ничего хорошего здесь нет, но это далеко не конец света. Ему только шестнадцать, и впереди масса времени, чтобы он мог выбрать себе занятие по душе. А Дэнни вдруг заплакал и сказал, что чувствует себя никчемным, и никому нет до него никакого дела и, если он умрет, никто и не заметит…
В таком роде наглый мальчишка морочил сердобольной Терезе голову, и все еще могло сойти ему с рук, но тут вдруг домой нагрянул сиятельный отец.
— Кажется, твой отец собирался пообедать или забрать какие-то документы — точно не знаю, — проговорила Терри, всхлипывая.
Чем бы папаша ни планировал заняться, все мысли вылетели из его головы при виде толпы малолетних ублюдков в его роскошной, чопорной, раззолоченной гостиной. Ибо самому либеральному (вернее, безалаберному) отцу едва ли придется по вкусу, что его шестнадцатилетний сын якшается с какой-то швалью, принимает наркотики и закладывает за воротник чуть ли не хлеще его самого. А отец отродясь не был либералом. Хотя консерватором тоже не был. Свое мировоззрение он излагал фразой «Главное, чтобы все было тихо, очень тихо и спокойно», и в том же духе воспитывал осиротевшее после смерти матери потомство. Неважно, что дети чувствовали, чем занимались, о чем думали, главное, чтобы они были очень тихими… тихими и спокойными.
— И твой отец вошел в гостиную и увидел этих ребят, — удрученно проговорила Терри, — и совершенно взбеленился. Сначала он выбросил их на улицу… а потом буквально влетел на кухню, схватил Дэнни за волосы… и начал бить головой о дверной косяк. Кровь… было столько крови… думаю, он сломал Дэнни нос…
Кит украдкой покосился на наручные часы, все еще не теряя надежды предаться сегодня с женой законной супружеской страсти. О, святая простота.
— А потом твой отец велел ему убираться вон и больше не показываться дома. А Дэнни сказал: раз так, он никогда больше сюда не вернется, никогда, и что мы все — просто зажравшиеся лицемеры… прости, Кит, но он так сказал! А потом… Дэнни ушел.
Лицемеры — пускай, с этим Кит не спорил, но отчего — зажравшиеся. В высшем свете все очень следили за стройностью фигур, благо, финансовые средства позволяли. Ох уж эти истеричные подростки с их прыщами и бунтующими гормонами! Кит попытался вспомнить, был ли он таким в свои шестнадцать, — но нет, разумеется, нет. Он всю свою жизнь был славным, послушным, скромным, опрятным мальчуганом, блестяще учился в школе и добился выдающихся успехов в спорте. Уже в детстве у него были твердые моральные принципы и ясные жизненные цели. Он хотел возглавить Корпорацию и служить Копилке. Так что, извините, у него не было ни времени, ни желания для этой прыщавой ахинеи. У него и прыщей-то не было, ибо он регулярно умывался теплой водой с мылом. Поскольку иногда, поймите правильно, дело не в духовности и нравственности, а в элементарной гигиене.
— Вот ведь жирный поросенок, — выговорил Кит с отвращением, — маленькая, наглая, зажравшаяся свинья. Схлопотал, и поделом. Сколько можно над нами издеваться.
— Дорогой, я пыталась поговорить с Дэнни…
— Знаю. Ничего. Это ведь уже далеко не впервые. Папочкины денежки закончатся, гаденыш приползет домой, как миленький. Лучше посмотри, какие я тебе принес красивые цветы.
— Спасибо, но…
— Прекрасно выглядишь, дорогая. Я подумал, что-то мы целую вечность никуда с тобой не выбирались и заказал нам на вечер столик в твоем любимом рестора…
Не закончив фразы, Кит судорожно выхватил из кармана пиджака носовой платок и уткнулся в него. Апчхи, брр.
— Дорогой, ты точно здоров? — спросила Терри очень тревожно. — Я читала в газетах, сейчас повсюду бродит мерзкий вирус.
— Бубонная чума? — остроумно съязвил Кит, хлюпнув породистым носом.
— Нет, но какой-то мерзкий, приставучий грипп.
— Чепуха! — сказ ал Кит запальчиво, и чихнул. — Вечно в газетах пишут всякую чепуху! — прибавил он в сердцах и опять чихнул.
— Вот и твоя сестра так говорила, пока не свалилась с этим мерзким гриппом, а ты ведь все время сидел с ней и приносил клубнику со сливками.
При здравом размышлении Кит не нашел здесь ни малейшей взаимосвязи.
— Виктория любит клубнику, и сливки тоже любит, что здесь такого.
— Да…
— Ведь она поправилась?
— Да. И ушла на вечеринку.
— Терри, успокойся. Сделай глубокий вдох и выдох. Все будет хорошо. Мы все будем жить долго и счастливо, и никогда не умрем — обещаю.
— Но на кухонном полу была целая лужа крови! И твой отец точно сломал Дэниэлу нос! Так нельзя. Ты должен что-то сделать. А если с Дэнни что-нибудь случится?
Правильно, если с Дэнни что-нибудь случится, кто будет во всем виноват? Старший брат, разумеется. А вовсе не сам бешеный, неуправляемый звереныш, постоянно влипающий в неприятности. И не папаша бешеного звереныша, многолетний раб джинна из бутылки. И не глупая курица, вечно кудахтающая над всеми униженными и оскорбленными. И не Виктория, которая вечно оказывалась не причем — тоже достойная жизненная позиция. Хотя, нет, кажется, в этот раз Виктория действительно была — а-апчхи! — не причем. Короче говоря…
— Тереза, иди, собирайся. Мы опоздаем в ресторан.
Сколько Кит ее помнил, — а они были знакомы с детства, — милая, кроткая, тихая глупенькая курица впервые в жизни по-настоящему вышла из себя. Истошно вскрикнув, она вцепилась мужу в лацканы элегантного темно-синего пальто и тряханула.
— На улице темно и холодно! Сейчас январь! Дэнни пальто не взял, так и ушел, в чем был! Он плакал! Он истекал кровью! А если он сейчас прыгает с моста? А твоя сестра сказала, так ему и надо, и отправилась на вечеринку! Как так можно обращаться с маленьким ребенком?
Ее тирада произвела на Кита сильнейшее, буквально неотразимое впечатление. Он был потрясен, сокрушен, сражен наповал.
— Тереза, — процедил он, — я не хочу быть грубым, но, если ты еще хоть разик тряханешь меня, я тоже тебя тряхану. Так тряхану, любовь моя, что мало тебе не покажется.
Терри обомлела и, поняв, что муж ничуть не шутит, разжала пальцы и отпрянула.
— Я не хотела…
— Собирайся.
— Но я…
Кит развернул жену за плечи и подтолкнул в направлении мраморной лестницы, ведущей на второй этаж.
— Иди, переоденься. И поторопись. Пожалуйста.
Присев на роскошный антикварный диван в холле, Кит снял пальто, положил на колени и стал ждать. Ожидание надолго не затянулось. Уже минуту до слуха донесся ржавый лязг и зловещий скрежет. Можно было подумать, сюда направляется ожившая статуя Командора. Но нет. Это был человек, подаривший Киту жизнь и превративший ее в ад кромешный. Его отец.