По легенде, после оккупации Парижа в 1940 году к Пикассо пришли сотрудники гестапо. Увидев репродукцию «Герники», они спросили: «Это вы сделали?» «Нет, это сделали вы», — ответил художник. Звучит красиво, но он дожил до 1973-го — так что вряд ли легенда правдива…
В самом начале войны, 19 августа 1936-го, франкисты убили лучшего испанского поэта ХХ века Федерико Гарсиа Лорку. Ни за что: политикой он не занимался. Просто таланту позавидовали.
А вскоре родилось самое модное понятие современной политики. Франкистский генерал Эмилио Мола штурмовал Мадрид во главе четырех армейских колонн. 2 октября 1936-го он сказал по радио, что в самой столице ему поможет «пятая колонна» — диверсанты, вредители, агенты влияния.
Не помогла: Мадрид держался еще больше двух лет. Но подобные колонны расплодились по всему миру: в современной России их тоже хватает…
Как сражались наши? Вот кусок мемуаров летчика Георгия Захарова (в Испанию он попал в октябре 1936-го):
«Однажды посреди ночи меня подняли. Я взял „тревожный“ чемоданчик, кобуру с пистолетом и вышел из дому. В казарме нас уже ждут. Необходимо выбрать гражданские костюмы. Выбирать есть из чего, но подчеркнутая элегантность новой одежды, неумение ходить в штатском, схожесть наших непритязательных командирских вкусов все равно выдают в нас людей военных.
У нас документы курсантов мореходного училища. Поднимаемся на борт огромного грузового парохода. Корабль без гудка отходит от севастопольского причала.
…Порт и причалы Картахены были наводнены испанцами.
— Вива Русия! — восторженно ревела толпа.
Мы не рассчитывали на столь бурный прием по причине сверхсекретности рейса. Но на этой горячей земле все убедились, что понятие секретности у испанцев отсутствовало.
Ящики с разобранными самолетами грузили на автомашины и отправляли в небольшой городок Мурсию. Здесь шла сборка истребителей. Собирали их с рекордной скоростью. Наши техники, рабочие авиационного завода и испанцы проявляли чудеса взаимопонимания. В первые же часы мы собрали несколько машин, среди них — мой истребитель.
…Пришли мы в столовую, а на столах только графины, по цвету — вроде малиновая вода. Графинов много. Тут по жаре, верно, много пьют.
Кто-то, не дождавшись первого блюда, налил стакан малиновой, залпом осушил и зажмурился от удовольствия: отменное виноградное вино!
— Ну да, — сказал наш дегустатор, — это же Испания! У них вместо чая — вино. Обычай такой…
Обычай всем понравился. Вино разлили по стаканам, и графины враз опустели. На отсутствие аппетита мы не жаловались, но, если, по обычаю, сначала надо пить вино — значит, вино. Появились испанские девушки-официантки. Только вместо ожидаемого первого они принесли полные графины. Мы сразу почувствовали уважение к товарищу, который так хорошо знал испанские обычаи, и теперь уже опорожнили графины без тени сомнения. Но они снова были заменены полными… Обед становился все прекраснее, хотя несколько смущало некоторое однообразие меню.
Я поднес к губам очередной стакан, поднял глаза и чуть не поперхнулся: с десяток голов торчало в окнах. Наваливаясь друг на друга, стараясь не дышать, испанцы едва не падали через подоконники внутрь столовой.
Польщенные таким вниманием, мы спросили, что привлекло к нашей трапезе такое количество наблюдателей.
— Ждут, когда вы начнете драться, — последовал ответ. Мы с недоумением посмотрели на переводчика. — Русские выпили столько вина, что наверняка подерутся, — перевел он чье-то душевное предположение и тоже поспешил занять место поудобней в зрительских рядах.
Мы расхохотались, на лицах испанцев появилось глубокое разочарование. Но вскоре стали смеяться и они.
…Чуть не в первый же день Коля Мирошниченко вышел из воздушной свалки с отбитой „ногой“: стойку шасси подрубила очередь крупнокалиберного пулемета, и Коля должен был приземляться на колченогой машине. Для хорошего летчика такая посадка — полбеды, но беда была в том, что Коля об отбитой „ноге“ ничего не знал и неизбежно попал бы в тяжелую аварию.
Когда мы с земли увидели, что самолет без „ноги“, то, как могли, начали сигнализировать летчику руками. Коля ушел на второй круг. Каждый в той тревожной ситуации жестикулировал по-своему, и Мирошниченко потом рассказывал, что наши жесты можно было расценивать как угодно.
Взлетел Ковтун и в воздухе руками как-то объяснил Мирошниченко, что не в порядке стойка шасси его самолета. Довольный Ковтун тут же сел, но Мирошниченко продолжал кружить над аэродромом. Оказывается, Ковтун забыл самую малость — не показал, какая именно стойка снесена!..
В конце концов мы выложили полотнище — эту азбуку каждый из нас знал с курсантских времен — и один конец загнули. Николай сел мастерски — с креном на уцелевшую „ногу“. Стойка, правда, не выдержала и во время пробега сломалась. Сломался и самолет. Но сам Николай был цел и невредим. Испанские летчики с восторгом оглядывали Мирошниченко и в тот же день подарили ему наручные часы. [44]
…Боевой счет я открыл через четыре дня после прибытия. Не бог весть что — устаревший двухместный бомбардировщик „Арадо“ тоже вот прилетел бомбить Мадрид. Встретились с ним за облаками. „Арадо“, заметив меня, делает переворот, чтобы снова укрыться в облаках, но тут уже я не зеваю. Вовремя успеваю отвернуть после очереди в упор — и тоже в облака. Через несколько секунд вываливается из облаков бомбардировщик, но частями: сначала крыло, потом хвостовое оперение…
…Первыми советскими людьми, которых мы увидели по возвращении, были таможенники и пограничники. Судно бросило якорь на одесском рейде. Мы кинулись к нашим парням: они приняли наши чувства с пониманием, но… некоторое смущение их честные лица выразили. Не бороды наши и буйное проявление чувств, и даже не пистолеты всех систем, которыми мы были увешаны, и не наш штатский, но вполне пороховой вид, столь привычный на улицах Мадрида и совершенно неуместный в солнечной Одессе, — не это, а полное отсутствие у нас каких бы то ни было документов повергло парней в пограничных фуражках в состояние благожелательной растерянности.
Мы с нетерпением, понятным только человеку, привыкшему к войне, смотрели вслед удаляющемуся катеру, на котором отбывали к одесскому причалу славные загорелые ребята, чтобы там, на берегу, выяснить, что мы за личности. А помариновав нас, они устроили нам такую встречу, какая могла быть только в Одессе!
Казалось, весь город собрался в порту. Если в Картахене все знали, что мы из России, то вся Одесса знала, что мы из Испании» [124].
Меж Италией и рейхом хватало разногласий. Но испанская война сблизила их, и в октябре 1936-го они создали «ось Берлин — Рим». Через месяц, 25 ноября, рейх и Япония заключили «Антикоминтерновский пакт».
Банда для убийства России сколачивалась. Потому и господина Ганфштенгля отозвали в Америку в 1937-м: задание он выполнил.