Book.

Народный комиссар иностранных дел СССР

В. Молотов [232]

Финны, естественно, ответили, что не стреляли, а русские долбанули по себе сами. То есть нарочно учинили самострел, подражая гляйвицкому инциденту, — чтоб получить повод для нападения.

Это сомнительно. И вот почему:

1) Самострел — не наш метод. Нет таких примеров в русской истории.

2) За Гляйвицем вторжение последовало через несколько часов, а после Майнилы прошло, извините, целых четыре дня. Если это наша провокация — зачем тянули?

3) Отвергая все наши предложения, финны упрямо нарывались на войну. Следовательно, они хотели ее — а значит, могли и спровоцировать.

Дело темное. Историк К. Филиппов проанализировал имеющиеся материалы и пришел к выводу: четких доказательств нашей или финской правоты нет. [233] Что же делать?

Смотрим контекст. Англосаксы хотят мировой войны вообще и истребления России в частности. Для первого им нужна кровища — неважно, где. Для второго надо нас ослабить, а заодно прощупать — чтоб Гитлер четче знал, кого бить будет. Излюбленный американский метод самострела только что опробован в Гляйвице…

Всё к одному: майнильский инцидент банкирам был нужен позарез! Значит, они его и провернули — силами финских пограничников или заслав свою диверсионную группу.

И вот 30 ноября 1939 года РККА перешла границу. Не скрою — тоже без объявления войны… Но у нас хотя бы не было договора о ненападении, [96] накануне мы разорвали с финнами дипотношения, и вообще все предшествовавшие события намекали на вторжение более чем прозрачно.

В первый день наша авиация немного бомбила Хельсинки — порт, аэродром и другие военные объекты. Но по ошибке часть бомб попала в жилые кварталы, погиб 91 человек…

— Какая ошибка? Русские пилоты истребляли мирных людей нарочно!!! — клянутся иные «знатоки».

Что ж, поглядим, так ли это. В декабре и январе столицу бомбили еще 7 раз, в итоге погибли еще шестеро (причем неизвестно, гражданских ли). Семь налетов — шесть погибших… Ясно? Летчики в жилища НЕ целились — иначе жертв было бы несравненно больше. Значит, и первый налет имел такую же задачу.

А Красная Армия сперва двигалась бодро, но, дойдя до укрепленной «линии Маннергейма», надолго застряла и несла тяжелые потери. Почему так вышло?

Прежде всего, психология. Наше командование планировало нечто вроде польского похода, то есть чисто символические стычки. Москва заверяла, что идет избавлять народ от буржуйского гнета, — и похоже, действительно в это верила: от «классово близкого» финского большинства мы ждали поддержки. Потому и не готовились к войне толком, надеялись на быструю сдачу.

Это настроение сквозит в написанной тогда песне:

Сосняком по откосам кудрявится

Пограничный скупой кругозор.

Принимай нас, Суоми-красавица,

В ожерелье прозрачных озер!

…Много лжи в эти годы наверчено,

Чтоб запутать финляндский народ.

Раскрывай же теперь нам доверчиво

Половинки широких ворот!

Жесткой обороны никто не ждал. Потому наступление готовилось лишь силами Ленинградского военного округа, и было нас немногим больше финнов: на Карельском перешейке наступали 169 000 человек, защищались 130 000. [234] Для прорыва бетонированной линии нужно 5 — 7-кратное превосходство — это аксиома военной науки.

— Но РККА многократно превышала финнов в технике! — возмутится знаток.

Да. Вот соотношение вооружений на момент начала войны: [235]

Но, как мы увидим, в конкретных условиях техника помогла мало…

Неуязвимость «линии Маннергейма» преувеличена. В бедной Финляндии система укреплений заметно уступала «линии Мажино» и даже «линии Зигфрида» — и по количеству дотов, и по их вооружению (на большинстве стояли пулеметы, без пушек), и по качеству бетона. Но тогда почему наши возились там столь долго?

Во-первых, плохо отработала разведка. Новые, самые мощные доты на наших картах отсутствовали — и наступающие войска упирались в них внезапно.

Во-вторых — да, против танка пулеметный дот бессилен. Но он легко отсекает пехоту от прорвавшихся танков, а без пехотной поддержки танк становится добычей полевых войск: его можно сжечь обычной бутылкой «коктейля». Финский генерал Х. Эквист писал: «Массы легких танков, вводившихся в бой русскими в начале войны, не производили какого-либо впечатления на нашу оборону, их пропускали в глубину. Погоня за ними превратилась в спорт» [236]. Бесполезно прорываться одними танками.

Слабые доты наша артиллерия рушила. Однако финны успели построить некоторое количество так называемых «миллионников»: прочнейших конструкций из отличного бетона. Не брал их пушечный огонь! Снаряды отскакивали, и родился даже миф, будто они покрыты резиной… Разбивать их смогли, лишь подвезя на фронт мощные 203-мм гаубицы (финны прозвали их «сталинскими кувалдами»). Но даже их исполинских снарядов на один дот уходило до полутора сотен. [237]

Конечно, бетонного монстра можно обойти, такие попытки делались. Однако в лесистой местности, особенно зимой, чертовски трудно наступать. Наше колоссальное преимущество в технике там обнулилось: и танки не пройдут, и деревья мешают целиться артиллеристам и летчикам. Вот потому пришлось остановить и насыщать армию пополнением.

В-третьих, финнам помогали. Догадайтесь, кто? Это нетрудно!

Великобритания поставила им 75 самолетов, 314 пушек, 185 000 снарядов, 17 700 авиабомб, 10 000 мин… [238] Франция — 30 самолетов, 160 пушек, 500 пулемётов, 795 000 снарядов, 200 000 ручных гранат… Италия — 35 самолетов. Германия — трофейное польское оружие. [239] Из США прибыла группа летчиков. Фашисты и «демократы» в очередной раз оказались трогательно едины — лишь бы русских убивать.

А еще финны отлично дрались потому, что ими командовал… настоящий русский офицер.

Густав Карлович Маннергейм (1867–1951) по рождению был шведом и носил имя Карл Густав Эмиль. Однако военную школу получил нашу: окончил Николаевское кавалерийское училище (в Петербурге, на углу Обводного и Лермонтовского. Раньше училище называлось Школой гвардейских подпрапорщиков и выпустило, кроме всех прочих, М. Лермонтова и М. Мусоргского).

Маннергейм женился на Анастасии Араповой, вряд ли нужно уточнять ее национальность. Участвовал в коронации Николая Второго. Командовал кавалерийским дивизионом в Русско-японскую войну. Дружил с А. Брусиловым. В Первую мировую грамотно управлял войсками уже в генеральском чине.

В 1939-м его (семидесятидвухлетнего!) назначили главнокомандующим армией Финляндии; так что русская школа билась с русской школой. Искры летели всерьез.