В сентябре учинили пулеметные стрельбы. Офицерские. Подчеркиваю: пальбой развлекались преподаватели! Нам, курсантам-пулеметчикам, позволили эту забаву лишь однажды, по пять патронов… Большинство скороспелых офицеров уехало на фронт, даже не изучив устройство пулемета!
Впрочем, начальство знало оружие ничуть не лучше, убедился я в этом на сентябрьской стрельбе. Наш взвод поставили в оцепление, начали палить — и всё мимо, из кожухов вода течет. Кто готовил пулеметы, мне неизвестно; мое дело — дадут какую команду, и выполнять… Вот мне и приказали их проверить (узнав о моем техническом образовании).
— Этот негоден, — говорю. — Ствол изношен.
— Не может быть!
— Кучности не будет. Хотите — проверим, нужна контрольная мишень. Только я сперва их к стрельбе подготовлю.
Отладил две машины и сам стрелял. Тот, что я забраковал, принес в мишень две пули из пяти; второй — три пули, но все в одну сторону. Кругом засмеялись:
— Да, пророк из тебя неважный!
— Подождите, — возражаю, — нужно вычислить поправку целика.
Чем без линейки замерить отклонение пулевых дыр на мишени? Вырвал из блокнота листок в клеточку, им измерил и на нем же подсчитал. Поправил целик:
— Разрешите еще раз?
Из бракованного стрелял на этот раз командир нашего батальона полковник Гапанович — и попал только одной пулей. Мои все пять в мишени. Тогда полковник записал мою фамилию. Я был первый, кого соизволили заметить…
Впрочем, имелись и толковые преподаватели: артиллерии, инженерного дела, химзащиты, танковых войск».
Хватало и беспечного раздолбайства. Даже война сама по себе людей не дисциплинирует, надо этим заниматься особо.
Опять слово деду:
«1 декабря 1941 года мы в товарных вагонах отправились на запад, до Горького ехали больше двух недель. Там нам присвоили звания и должности: меньше половины стали лейтенантами, остальные — младшими лейтенантами. Аттестация должности командира роты — лишь четверть выпускников, я в их числе. Двое наших стали у меня командирами взводов. Распределили нас по семи отдельным пулеметно-артиллерийским батальонам (ОПАБ) управления 154 УР (укрепленный район).
21 декабря (в свой день рождения) в городке Кулебаки я принял пулеметно-артиллерийскую роту. Из восьми ротных офицеров трое кадровых, столько же инкубаторных [190] и двое из запаса.
Прихожу вечером в роту (ее разместили в школьном классе на трехъярусных нарах). Мрак, света нет, в одном углу поют „Мурку“, в другом „Гоп со смыком“. Начал говорить — в ответ матерщина с верхней полки. Это поговорка такая; в темноте не понять было — сверху или снизу… Что делать? Глупо ругаться среди ночи.
Утром командую:
— Рота, стройся! На занятия — шагом марш!
— Товарищ лейтенант… Обмундирования нет.
Смотрю — в самом деле: есть шинель — нет обуви, есть обувь — нет шинели. И офицеры довольны, что людей не вывести на занятия: можно ничего не делать. Зову старшину:
— Вы выдавали обмундирование? Покажите списки получивших.
— Товарищ лейтенант… понимаете, такое дело…
— Понимаю. Хотите под ревтрибунал за растрату имущества в военное время?
Списки нашлись мигом. Солдаты оделись и вышли на улицу (в основном, москвичи 22–23 годов рождения). Спрашиваю:
— Пулеметную ленту набивать умеете?
— Чего там уметь…
— Проверим.
Принес 8 пустых лент и патроны. Ленты делались из тонкого брезента, в новые или мокрые вставлять патроны трудно. Почти никто не справился, орут:
— Это невозможно!
— А кто ж вам, пулеметчикам, будет набивать ленты? Командиры взводов, учите рядовых.
А командирами пулеметных взводов как раз и оказались те трое кадровых. На них отличная форма, всё блестит, а у меня — шинель солдатская, знаки различия на петлицах вышиты нитками, нарукавных знаков вообще нет… Ворчат:
— Не наше дело учить ленты набивать…
— А чье?!
В мирное время солдат обучали командиры отделений, но сейчас их вообще нет. Ладно, стали упражняться. Пальцы в кровь посбивали, мозоли натерли — но ничего, научились. Потом, побывав в боях, вспоминали этот случай со смехом.
Вернулись в казарму:
— Почему освещение не работает?
— Починить невозможно, все сломалось.
— А кто пробовал чинить? — спрашиваю.
Один солдат отвечает:
— Я. Я электрик по профессии.
И офицеры улыбаются: что, командир, не вышло? Нет света — не надо заниматься! Но не знали они, что перед ними шахтный электрослесарь… [191] Залез на нары сам, выкрутил пробки, проводку исправил — свет горит. Говорю:
— Если кто испортит — пеняйте на себя. Товарищи офицеры, можно учить солдат.
Все тяжко вздохнули… Так вот покомандовал сутки ротой.
Наутро вывел офицеров в поле отрабатывать тактику действий расчетов. Кадровые опять ворчат, но у меня ответ один:
— Завтра на фронт, а рота ничего не умеет!
Через несколько дней представилась возможность пострелять. Идем на стрельбище, первая рота уже закончила — и очень плохо (командир — кадровый старший лейтенант Куршпатов). Вторая (ей командовал Руслов, тоже кадровый) стреляла при нас, тоже так себе. А я приказал одному солдату взять пулеметные инструменты и керосин. Мерзнем в одних шинелишках и ботинках…
Наша очередь. Сначала опробовал сам все три пулемета — результат никудышный. Ясно: никто их к стрельбе не готовил. Разбираю один — сальников нет. Люди кричат:
— Товарищ лейтенант, холодно!
— А мне без рукавиц тепло? — Тут еще и сапог снимаю и отрезаю от фланелевой портянки ленточку, мастерю из нее сальники. Отладил пулеметы, сделал и поправку целиков: — Первый взвод, приготовиться к стрельбе! Остальным развести костер.
Я нарочно держал людей рядом, чтоб видели, как пулемет подготавливать. Отстрелялись хорошо. Командую:
— Четвертый взвод, нести пулеметы, остальные в колонну по четыре становись! Бегом не бежать, от меня не отставать. Форсированным маршем шагом марш!
Хохочут:
— Пятки оттопчем!
К казарме пришли, от всех валит пар.
— Ну кто замерз? Почему пятки не оттоптали?
— Товарищ лейтенант, как это у вас получается так быстро ходить?
— Я служил в ОКДВА.