Самое впечатляющее лонгитюдное исследование в этой серии выполнено норвежскими психологами Ингер Эндресен и Даном Ольвеусом. Ольвеус – всемирно известный психолог, руководитель центра по изучению и профилактике буллинга. Ученые хотели выяснить возможное влияние занятий силовым спортом, включая бокс, тяжелую атлетику, борьбу и восточные единоборства (карате, дзюдо и тейквондо), на вовлеченность подростков в антисоциальную активность, как насильственную (драки), так и ненасильственную (кражи и вандализм). Исследование было частью большого лонгитюдного проекта, продолжавшегося с 1997 по 1999 г. (Endresen, Olweus, 2005). Испытуемыми были 5 170 школьников от 11 до 15 лет из разных школ города Бергена. В исследовании участвовали только мальчики, установки и поведение которых измерялись трижды.
В целом, результаты исследования подтвердили, что занятия силовым спортом (бокс, включая кикбоксинг, борьба, тяжелая атлетика и боевые искусства в сочетании с другими видами силового спорта) способствуют усилению или активизации антисоциальной вовлеченности мальчиков-подростков за рамками спортивных ситуаций. Это проявлялось в повышении уровней насильственного поведения вне спорта, включая драки и применение холодного оружия, а также в совершении ненасильственных антисоциальных действий. Отрицательный эффект был обнаружен как у новичков, так и у мальчиков, уже имевших какой-то опыт в этих видах спорта. Прекращение занятий снижало антисоциальную активность подростков, но снижение было незначительным; усвоенные антисоциальные привычки какое-то время сохраняются даже после того, как потеряла значение породившая их причина. Неожиданным стало отсутствие селективного эффекта: негативное воздействие силового спорта одинаково сказывается и на мальчиках, которые уже имели повышенный уровень антисоциальной вовлеченности, и на обычных, «нормальных» мальчиках. Предположительно этот негативный эффект объясняется как самими силовыми практиками, так и распространенными в этой среде «мачистскими» установками, культом силы и «крутизны». Никаких признаков катарсиса, когда игровая разрядка агрессии приводит к снижению насилия во внеспортивной жизни, ученые не обнаружили. Скорее наоборот: приобретя бойцовские навыки и физическую силу, мальчики готовы использовать эти «активы» во внеспортивных ситуациях. Единственным силовым спортом, который не влечет указанных отрицательных последствий, оказались восточные единоборства, если они не сочетаются с другими силовыми занятиями. Видимо, это происходит потому, что школы восточных единоборств учат спортсменов не только боевым приемам, но и общей философии жизни, исключающей насилие и агрессию.
Разумеется, исследование Эндресен и Ольвеуса не более чем социально-педагогический эксперимент. Они не утверждают, что силовой спорт вреден или опасен для мальчиков. Полученные ими данные – результат группового сравнения, из них вовсе не вытекает, что каждый участник силового спорта приобретает склонность к антисоциальным поступкам. Поведенческие качества сильно зависят от возраста и конкретной социальной среды. Однако эти данные обязывают руководителей подростковых спортивных проектов и государственной молодежной политики задумываться об идеологии спорта.
Эти проблемы поднимают и российские специалисты. Отвечая на вопрос о причинах своих занятий спортом, московские старшеклассники связывают их прежде всего с желанием стать сильнее, увереннее в себе, уметь защитить себя (для их ровесниц важнее внешняя привлекательность). Но спортивные занятия отнюдь не являются средством «разрядки» агрессивности. Наоборот, юноши, систематически занимающиеся спортом, более агрессивно ведут себя в своей среде (чаще дерутся), причем это тесно связано с видом спорта. Среди мальчиков, которые занимаются единоборствами, в последние два месяца перед опросом участвовали в драках 51,5 %, среди тяжелоатлетов – 47,8 %, а среди танцоров– лишь 23,5 % (Собкини др., 2005).
Психологи спорта ставят вопрос более конкретно. Сравнив показатели агрессивности двух групп 12-14-летних подростков из благополучных семей, занимающихся разными видами спорта (бокс, кикбоксинг, дзюдо, самбо, рукопашный бой) и не занимающихся спортом, петербургские специалисты нашли, что «переключение» негативной бытовой агрессивности в здоровую «спортивную злость» реально имеет место, причем мальчики, занимающиеся единоборствами, менее агрессивны, чем футболисты или тяжелоатлеты. Однако этот эффект зависит от воспитательной работы тренеров: если динамика нравственного становления личности не будет значительно опережать уровень ее технической подготовленности, это может привести к нежелательным и опасным последствиям (Ашкинази, Марищук, 2004).
Это далеко не частный вопрос. Мужская молодежь нуждается в силовом спорте, запрещать его, как пытались делать на закате советской власти, бессмысленно. Однако необходимо задуматься, в чьи руки мы отдаем детей и как эти руки (и головы) с ними работают. Прекрасно, что на целевую программу «Спорт» наконец ассигнованы настоящие деньги. Но чего мы от этого ожидаем? Политики откровенно говорят, что главная цель – отвлечь молодых людей от улицы, наркотиков и т. п., воспитать надежных защитников отечества и – об этом говорят реже – обеспечить себе идеологическое влияние на них.
Но если не учесть того, о чем говорилось выше, военно-патриотическое воспитание может незаметно превратиться в подготовку бандитов и обеспечить дальнейший рост преступности и насилия, как это произошло после крушения советской власти. А с руководителями военно-спортивных школ и объединений государству придется считаться не меньше, чем со служителями разных, не всегда «традиционных» и политически приемлемых, религиозных культов. Подростки не пассивный объект воспитания. Если вы научите их драться, но не научите самостоятельно думать, они могут напасть и не на тот объект, на который их собирались направить.
Роль спортивного тренера сегодня очень важна. Зачастую это единственная авторитетная мужская фигура, с которой сталкивается мальчик-подросток и которая может научить его как хорошему, так и плохому. Реально контролировать тренера гораздо труднее, чем школьного учителя. Но дело не столько в контроле, сколько в том, чтобы помогать его собственному профессиональному и личностному развитию.
Если перевести разговор с психолого-педагогического уровня на социально-философский, мы снова придем к проблеме кризиса традиционного канона гегемонной маскулинности, которая привыкла самоутверждаться прежде всего с помощью силы. Эта модель дала трещину. Одни мальчики не могут самореализоваться в ней, потому что она не соответствует их физическим, психологическим или социальным возможностям и порождает чувства неполноценности и ущербности. Другие чувствуют себя в ней достаточно комфортно, но то и дело сталкиваются с тем, что эта модель толкает их на опасный – не только для других, но и для самих себя! – путь агрессии и антисоциального поведения.
Для цивилизованного общества оба варианта неоптимальны. Мальчики этого не понимают, но их родители и воспитатели обязаны об этом думать.
Я услыхал, как мама и папа говорили о том, кем я буду, когда вырасту и стану взрослым мужчиной. А я вовсе не хочу становиться взрослым мужчиной. Я хочу всегда быть маленьким и играть.