4) как источник знаний и жизненного опыта, друзья и советчики в решении сложных жизненных проблем.
Но как сочетаются эти роли на разных стадиях развития ребенка, в зависимости от его пола, возраста и конкретных жизненных условий? На эти вопросы нет однозначных ответов (Психология подростка, 2003. Гл. 9). И поскольку я не являюсь в этой области знания специалистом, ограничусь уточнением обсуждаемых ею проблем.
Начать придется с вопроса «Что значит быть сыном?». В религиозной литературе и словарях существует слово «сыновство» (нем. Sohnschafft, англ. sonship), составленное по образцу греческого йотесия (hyothesia), происходящего из двух слов: йос (hyios)– сын и thesis – установление. В Новом завете это слово фигурирует в пяти местах (К римлянам 8:15, 8:23, 9:4; К галатам 4:5; К ефесянам 1:5). В русском каноническом переводе Библии оно переводится как «усыновление», но в православной богословской литературе часто фигурирует и «сыновство».
Сыновство – необходимое дополнение и коррелят отцовства. С этим статусом в религиозной литературе ассоциируется прежде всего повиновение, послушание и преданность отцу. Однако, в отличие от рабства, сыновство – не столько принадлежность, сколько дар, способность быть учеником, усваивать и реализовывать отцовские предначертания. Как и в понятии отцовства, на первый план выдвигается не физическое, кровное происхождение, а символическая, духовная близость, дающая сыну, независимо от его возраста, чувство защищенности и надежности, которого лишены сироты. Причем это чувство не зависит от конкретных отцовских практик, был ли отец добрым или злым, внимательным или небрежным.
Для христианской философии сыновства очень важна евангельская притча о блудном сыне, получившем от отца причитавшуюся ему часть наследства и расточившем ее в увеселениях. Когда сын обнищал и осознал свою греховность, он вернулся к отцу и смиренно признал, что недостоин именоваться его сыном; но отец, видя искреннее раскаяние заблудшего чада, принял его с радостью и милосердием.
Роли отца и сына принципиально ассиметричны и необратимы. Евангелие говорит о «вечном сыновстве» Христа, но эта идея присутствует и в светском сознании. В философской и художественной литературе о сыновстве, как и в воспоминаниях взрослых мужчин, постоянно присутствуют тоска по отцовской нежности и одновременно жалобы на недостаток взаимопонимания. Большей частью писатели и мемуаристы объясняют этот эмоциональный дефицит индивидуальными свойствами отца и/или сына, но иногда рефлексия поднимается до осознания имманентной асимметричности отцовско-сыновних отношений: сын может выплатить свой долг отцу только через любовь к своему собственному сыну. Отцовско-сыновние отношения – вечная эстафета поколений, в которой залог любви передается лишь в одном направлении и никогда не возвращается обратно.
Эта мысль хорошо выражена в стихотворении немецкого поэта Берриса фон Мюнхгаузена (1874–1945) «Золотой мяч»:
Я в отрочестве оценить не мог
Любви отца, ее скупого жара;
Как все подростки – я не понял дара,
Как все мужчины – был суров и строг.
Теперь, презрев любви отцовской гнет,
Мой сын возлюбленный взлетает властно;
Я жду любви ответной, но напрасно:
Он не вернул ее и не вернет.
Как все мужчины, о своей вине
Не мысля, он обрек нас на разлуку.
Без ревности увижу я, как внуку
Он дар вручит, что предназначен мне.
В тени времен мерещится мне сад,
Где, жребием играя человечьим,
Мяч золотой мы, улыбаясь, мечем
Всегда вперед и никогда назад.
(Перевод Аркадия Штейнберга)
Если перевести проблему в более прозаические социологические термины, то сыновство, подобно отцовству, обозначает некую роль, статус и идентичность. Нормативные определения этих понятий и тем более конкретные сыновние практики многообразны. Реальные отношения между отцом и сыном зависят не только от индивидуальных особенностей того и другого, они включены в контекст взаимоотношений между всеми членами семьи. Древние культуры четко отличают статус и обязанности первенцев, первородных сыновей, наследников, от статусов остальных членов семьи. У наследника больше прав, о нем больше заботятся, но и его ответственность перед семьей выше. В то же время у него выше уровень притязаний, именно старшие сыновья, наследники, чаще всего бунтовали против своих отцов, свергали и убивали их.
При обсуждении конкретных семейных практик нельзя забывать и о других аспектах старшинства. Порядок рождения существенно влияет как наличные свойства ребенка, так и на отношение к нему родителей. Не случайно фольклор часто наделяет младшего сына, которому материальное отцовское наследство «не светит», более высокими умственными способностями и предприимчивостью (классический образ Иванушки-дурачка), а современная генетика обнаруживает за порядком рождения вполне реальные психофизиологические различия. Небезосновательно и мнение, что младший сын часто бывает любимцем родителей и баловнем старших членов семьи.
Перевести эти социально-структурные и нормативные параметры на язык эмпирической психологии очень трудно. В первой главе этой книги я приводил обобщенные данные о том, как выглядят особенности семейной социализации мальчиков в свете исторической и культурной антропологии. Однако, учитывая многообразие форм родства и семейной организации, далеко не все эти практики можно считать культурно-универсальными, за внешним сходством часто скрываются глубокие качественные различия. А механически переносить опыт старых больших патриархальных семей на современную мало– или однодетную семью, все члены которой, включая ребенка, проводят большую часть своего времени вне дома, и вовсе наивно.
Каковы современные родительские предпочтения относительно гендерной принадлежности своих детей, кого они хотели бы иметь – мальчика или девочку?
Во многих развивающихся неевропейских странах, как и в древних обществах, о которых говорилось выше, мальчики желаннее девочек: они эффективно работают в сельском хозяйстве, выполняют необходимые защитные (воинские) и ритуальные функции, а в патрилинейных обществах также сохраняют и передают по наследству семейное имя. Однако эти предпочтения варьируют в зависимости от пола родителей, социально-экономических условий и особенностей символической культуры. В более традиционных обществах родители, особенно отцы, по-прежнему ценят сыновей выше, чем дочерей, поэтому в этой среде рождение мальчика существенно уменьшает риск развода (вспоминается в этой связи давний, 1950-х годов, фельетон об одном узбекском начальнике, который шесть раз разводился, потому что жены рожали ему девочек). Зато матери предпочитают дочерей, с которыми им легче общаться. Где-то (например, в южноиндийском штате Тамил Наду) предпочтение сыновей мотивируется отрицательно – нежеланием рожать девочек, потому что слишком дорого стоит их приданое (Diamond-Smith, Luke, McGarvey, 2008). Но поскольку дочери больше помогают матери по хозяйству и в уходе за детьми и стариками, многие семьи, даже отдавая предпочтение сыновьям, считают необходимым иметь хотя бы одну дочь.