– Все спокойно? – спросил моряк.
Светлорожденный еле заметно пожал плечами.
– Знаешь, Данил,– Рудж опустился в соседнее кресло, вытянул ноги, вздохнул.– Кажется, я счастлив!
– Еще один звук – и я сверну тебе шею! – прошипел Дорманож прямо в ухо оплошавшего солдата.
Тот отшатнулся в ужасе, но Брат-Хранитель уже забыл о нем, повернулся к Опосу:
– Готово?
– Расставлены в две цепи,– отозвался монах.– Псари с собаками – в соседних домах.
– Сети?
– Все как ты сказал.
– Арбалетчики?
– Предупредил каждого: кто выстрелит раньше, чем ты прикажешь,– потеряет уши и правую руку! – Опос ухмыльнулся.
– Таран?
– Порядок. Дверь хлипкая, с удара вылетит.
– Первыми – монахи, затем – солдаты.
– Брат Хар обижается, что не пустил в первую четверку.
– Ничего! Рана делает его медлительным.
– Мы возьмем имперцев теплыми! – заявил Опос.– Не сомневайся.
– Твои слова – да в уши Величайшего! – отозвался Дорманож.
– Иди приляг,– предложил Рудж.– Устал ведь. Я посторожу.
Данил действительно устал. Не только физически. Больше – от невозможности найти верное решение. И действовать. В голове муть, в глазах песок, в сердце – морось.
Светлорожденный улегся на постель как был, не раздеваясь, в кольчуге, закрыл глаза… И сразу увидел сосредоточенное прекрасное лицо Ниминоа. Ум Данила был пуст. Поэтому отчетливо осозналось: видение пришло не просто так, а чтобы согреть сердце. И согрело. И сразу же, с отчетливостью соединились две картинки: зеленые призрачные капельки на тонких пальцах и – белые осколки светильника, вспыхнувшее пламя… угасшее чуть раньше, чем Данил набросил ковер. Сон сразу пропал. Не потому, что у дочери Гривуша оказался волшебный дар. Когда ум пуст – приходит знание. Нужное воину знание. Так его учили. Так и есть.
Снаружи, на улице, залаяла собака. Нехороший лай, подсказала Данилу интуиция. Почему?
Уже натягивая сапоги, понял – почему. Лаял боевой пес. Проклятье!
И тут же страшный треск сотряс дом.
Грохнуло с такой силой, что Рудж подскочил от неожиданности и сразу схватился за меч. Вышибают дверь. Проклятье! Кормчий выскочил в коридор… и едва не оглох от второго удара. Входная дверь треснула пополам, петли вывернулись из стен, и обе створки рухнули внутрь в клубах известковой пыли. И с улицы хлынула толпа врагов. Руджу сразу стало тесно. Со всех сторон – обнаженные клинки.
«Кранты»,– подумал кормчий.
Но не сдался, взмахнул мечом…
Три монаха, соединив клинки, приняли удар моряка, отбросили его назад, а сами отступили. Рудж снова ринулся вперед – и ловчая сеть подсекла колени. Вторая упала сверху. Кормчий упал. Монахи, перепрыгивая через него, вбегали в дом. Руджа вздернули в воздух, отобрали меч, вывернули и скрутили руки. Затем кто-то милосердно стукнул кормчего по затылку, избавив от необходимости думать: что сейчас произойдет там, в доме.
Второй удар, треск – Данил, уже готовый выскочить из спальни, остановился. Лязг клинков, отчаянный, яростный крик Руджа.
Светлорожденный, впервые за сегодняшний длинный день, почувствовал себя в своей тарелке. Сомнений больше не было. И выбора тоже. Совершенно хладнокровный, он отошел от двери, отложил меч, снял с запястья и спрятал в карман черный браслет с посланием. Чтоб не разбили капсулу случайным ударом. Вместо черного браслета надел шипастый боевой.
По коридору пробухали сапоги. Данил дал захватчикам полминуты – пусть набьется побольше народа, пусть уверятся в собственной силе – и распахнул дверь. Ого! Как его уважают! В коридоре одних только монахов – не меньше дюжины. А солдат – вчетверо больше. Вот и отлично. Бесшумно, словно кугурр из засады, Данил обрушился на врага. Раз – монах, два – монах, три – монах. Коричневым привилегия – первыми отведать вагарского клинка. Подвернувшийся под руку солдат истошно завопил – шип боевого браслета располосовал ему лоб. Завопил, пырнул копьем наугад, поскольку кровь уже залила глаза,– и прободил живот собственного товарища.
Проскочившие вперед четверо монахов разом повернулись. Но не бросились со всех ног в свалку, а двинулись медленно, перекрыв всю ширину коридора. Вдруг дверь по правую руку распахнулась и в коридор вывалился человек. Слуга Гривуша. Ближайший из монахов, мгновенно опознав соотечественника, кольнул мечом, и человек упал. С северянином так просто не справиться.
Данил в считанные мгновения положил дюжину врагов, и солдаты, сообразив, чем пахнет,– отступили, выжидая. Монахов среди них не осталось. Светлорожденный перебил всех. Кроме четверых за спиной. А эти явно намеревались драться. Данил оказался между двух огней. Но это и к лучшему – никто не станет стрелять. За четырьмя коридор пуст.
Данил развернулся к неторопливой четверке. Позади кто-то дернулся. Светлорожденный, не оборачиваясь, махнул мечом, перебросив за спиной из руки в руку. Проворный солдат взвизгнул – клинок задел его – и отскочил. Так-то лучше. Полшага назад – обманка – и бросок вперед. Вниз, на колено – хуридитский меч свистнул над головой, с лязгом вышиб кусок штукатурки. А хозяин его повалился на пол. Клинок Данила разрубил ему икру. Светлорожденный присел на ногу, развернулся стремительно, второй ногой подшиб ближнего монаха. Хуридит опрокинулся на спину. Данил резко распрямился, столкнулся грудь в грудь с третьим. Тот изловчился, поймал руку светлорожденного. Здоровый бугай. Данил и не подумал вырываться. Просто ткнул браслетом в яростную рожу. Когда стальной шип вошел в глаз монаха, тот немедленно отпустил светлорожденного. И Данил тут же избавил хуридита от мучений. Выбросив ногу назад, он вышиб каблуком зубы четвертому монаху и добил врага раньше, чем тот выплюнул осколки. И – в ближайшую дверь. Пока не начали стрелять.
– Данил!
Ниминоа, полуодетая, испуганная.
– Где Рудж?
Данил только головой мотнул.
– Одевайся! Быстро!
Задвинул щеколду. Демон раздери эти окна! Крыса не протиснется!
В коридоре бубнили голоса, но вламываться не пытались. Трусят. И правильно.
– Здесь только одна дверь?
– Да. Что с Руджем?
– Его взяли.
Ниминоа вскрикнула.
Данил схватил ее за плечи, произнес внятно, глядя прямо в глаза:
– Я его вытащу! Но мы должны уйти! Поняла?
Широко открытые глаза, кожа, пахнущая медом…
Данилу захотелось прижать ее к себе, закрыть от страшного мира… на несколько мгновений.
Он отпустил девушку, отстранился.
– Поняла?
– Как мы уйдем? – уже спокойнее спросила Ниминоа.
У Данила было лицо человека, для которого не существует невозможного.