Она с волнением ждала ответа, и Данил не разочаровал ее.
– Глупости! Честь – выше. Благородство духа – выше. Благородный по крови обязан встать выше других. Высота рождения обязывает его. Равное мужество, проявленное простолюдином и светлорожденным, для первого – честь, для второго – обычай. Мой наставник Нил Биоркит. В нем ни капли благородной крови. Да и человеческой только половина. А мой отец, светлейший, не раз говорил, что взирает на него снизу вверх. Правда,– Данил улыбнулся,– Нил выше него на полный локоть. И не только отец. Светлейший Эрд, Наследник Асенаров лично представлял его Императору и настоял, чтобы, вопреки церемониалу, мой наставник занял место выше его собственного. И Император согласился, хотя кое-кто из благородных и морщил нос. Особенно тайдуанцы. Но рта не открыли. У желтокожих ловко ткут шелк и интриги, но скрестить меч с Эрдом или Нилом – кишка тонка. Так что мы, аристократы Империи, ценим человека, а не подвиги его прадедушки. А магический дар, Ними,– не пустая игрушка. И сродни благородству крови. Кому даровано больше, с того больше спрос.
– Магический дар…– чуть слышно проговорила Ниминоа.– Моего магического дара не хватит, чтобы вывести нас отсюда. Я чувствую, что могла бы… Но не знаю, как. Не умею.
– Иногда достаточно одного желания,– мягко произнес Данил.
– Желания? – Ниминоа чуть заметно улыбнулась.– Если желания достаточно, то…
Голубое сияние возникло в одном из коридоров. Данил вскочил, выхватив меч, загородил девушку, бросил быстрый взгляд на пардов. Животные и ухом не вели. Это успокаивало.
– Оставайся здесь,– бросил светлорожденный и двинулся навстречу таинственному свету.
Еще полчаса назад, до последнего разговора, Ними не осмелилась бы ослушаться. Но теперь проигнорировала приказ Данила. В самом деле, если с ним что-нибудь случится, много ли будет стоит жизнь хуридской девушки?
Данил осторожно вошел в коридор. Он слышал за спиной шаги Ниминоа, но не отправил ее назад. Коридор узок. Чтобы напасть на девушку, врагу придется перешагнуть через вагарский клинок.
Впереди – светлое пятно. Камень. Белый, как турский мрамор. Белый камень, вмурованный в черную стену коридора. Еще три шага, поворот – Данил поднял левую ладонь. Знак Ниминоа: остановись.
И еще шаг.
Голубой свет ударил в лицо. Но свет этот не нес опасности. Впереди, в овальном вырезе коридора, висел огромный дымчатый, потрясающе близкий шар луны.
* * *
Они остались в пещере. Спускаться ночью по незнакомому склону Данил счел слишком опасным. И еще: там внизу – люди. Много людей. Целая страна. А здесь только они двое.
Расстелив одеяла, они сидели рядом у угасающего костра. Только стук капель в одном из тоннелей да глубокий вздох спящего парда нарушали абсолютную тишину подземного мира. Данил чувствовал, как расслабилось нечто у него внутри. Словно ослабили тетиву лука. Тишина, покой, Ниминоа. От девушки пахло дымом и ею самой. Лучшего запаха Данил не знал.
– Данил, помнишь, ты пел утром? Про вьюгу? Ты сам придумал ту песню?
– Нет,– светлорожденный улыбнулся.– Это хольдская песня. Старая.
– Спой ее еще раз.
– Из меня неважный певец.
– Разве здесь есть другой? – Шутка вышла неудачной.
Ниминоа прикусила губу. Другой уже никогда не споет.
– Есть,– сказал светлорожденный после паузы.– Ты.
– У нас в Хуриде не поют песен. Мама пела одну песню, мелодией похожую на твою, но я помню только кусочки…
Шелковинку золотую
В волосы вплету.
И беду, твою беду я
Заплутаю, заколдую,
И с огнем в руке приду я,
На берег приду…
Потом что-то про море Зур, и еще помню:
Бог Судьбы, седой и старый,
Забери, что хочешь даром,
Но отдай мне желтый парус,
Тот, который жду.
Мама знала много песен, но в последние годы редко пела. Она была очень красивая, моя мама.
Данил придвинулся ближе, обнял ее, подбросил в огонь несколько веток. Некоторое время оба смотрели, как оживает пламя.
– Одинокий голос вьюги,
Тающий вдали.
Втайне друг навстречу другу
Мы с тобою шли.
Осторожно, неизбежно
Умеряя шаг.
Шли на голос
Пляски снежной,
Рот рукой зажав.
Данил пел так, как учил его когда-то певец-странник, три месяца проживший у них в доме, пришедший ниоткуда и ушедший в никуда. Пел, восполняя чувством недостаток голоса, словно бы выдыхая сердцем каждое слово.
А из тьмы, за нами следом
Сквозь сугробный наст —
Нами вскормленные беды,
Алчущие нас.
Но мела поземкой вьюга
Все сильней, сильней,
Воздух скручивая туго,
Взмучивая снег,
Вихревым слепящим кругом
Свертывалась мгла.
Это друг навстречу другу,
Злая северная вьюга
Нас с тобой вела.
Голова Ними склонилась на его плечо. Когда последние слова песни растворились в тишине, девушка уже спала. И теплое дыхание ее ласкало шею Данила. Светлорожденный откинулся немного, оперся спиной на седло. Спустя несколько минут он тоже задремал, но сон его был чуток, а слух бодрствовал. Впрочем, никто их не потревожил в эту последнюю из тихих ночей.
«Люди»,– пришла к Унгату мысль дракона.
Маг сел, сбросив на траву шерстяное одеяло.
«Где?»
Дракон привстал на коротких лапах, вытянул шею, расправил крылья.
«Скоро восход».
«Где люди? Сколько их?»
«Много миль. Двое».
Унгат торопливо запихнул одеяло в сумку, завязал шнурки куртки.
«Летим!»
Дракон широко растопырил крылья, выгнулся, шумно выдохнул.
«Я голоден»,– напомнил он.
Это был упрек.
«Отнеси меня к ним,– попросил чародей.– Быстро. Это важно. А потом лети к морю. Тут близко. Море Зур. Ты легко найдешь добычу».
«Да».
Гладкое крыло упало к ногам Унгата, и он поспешно вскарабкался на спину дракона.
Гигант неуклюже запрыгал вниз по склону, ловя крыльями ветер. Спустя минуту он уже парил над зеленой шкурой горы.
«Вот они!»
Унгат нагнулся и увидел внизу, на вьющейся нитке тропы двух всадников.
«Спуститься?» – Дракон знал: человек видит всего лишь две ползущие по склону точки.
«Позволь мне посмотреть твоими глазами».
«Да».