Настоятель высокопарно ответил:
— Есть ещё молитва. Пятеро настоятелей-выборщиков молятся о том, чтобы боги направили их выбор, и каждый просит своего бога о знамении.
Ингри подумал, что ему случалось доставлять парочку таких знамений — в позвякивающих кошельках. Не делало же это его посланцем богов!
— Что ещё? Есть ли ещё какие-то отличия? Должно же быть что-то большее! — Ингри почувствовал, что напряжение, прозвучавшее в его голосе, может выдать, как важен для него ответ, и постарался взять себя в руки. Из компании выборщиков теперь выпали пять древних кланов: три перестали существовать, два утратили влияние. Их незаметно заменили священнослужители, и кто мог бы сказать, что они — менее истинные представители народа? Однако выборы когда-то превратили Хорсривера в короля-мага, превратили его в нечто выдающееся.
«Да он и так никогда не перестал быть таким, разве не так?»
Не пуст ли современный священный король в какой-то своей части, потому что Хорсривер благодаря своему бессмертию удерживает нечто, что ему следовало бы отдать?
Биаст, который во время этого разговора беспокойно ёрзал в кресле, перебил Ингри:
— Если обвинение против Венсела соответствует истине, я очень тревожусь о безопасности своей сестры.
Ингри не испытывал к Фаре пламенной любви после того, что она сделала с Йядой, но, вспомнив об участи предыдущей жены-матери Хорсривера, не мог не согласиться с принцем.
— Ваша тревога кажется мне обоснованной, милорд.
Это признание заставило Хетвара выпрямиться в кресле.
— Слова принца напомнили мне, милорд хранитель печати, — добавил Ингри, — что граф Хорсривер намекал: он желал бы взять меня к себе на службу. Умоляю вас: если он попросит, откажитесь отпустить меня. Я опасаюсь отказать ему сам: мне не хотелось бы вызвать его враждебность.
Хетвар нахмурил брови, лихорадочно оценивая варианты. Настоятель пристально взглянул на Ингри и процедил:
— Два осквернённых духами человека под одной крышей? Почему он стремится к этому?
— Вы торопитесь с выводами, настоятель, — возразил Ингри. — Граф обвинён, но ещё не осуждён.
Фритин повернулся к Льюко.
— Просвещённый…
Льюко развёл руками.
— Мне нужно присмотреться к графу и получить помощь моего бога… которого я не могу заставить.
Фритин, нахмурившись, снова взглянул на Ингри.
— Я хотел бы, чтобы вы высказались более ясно, лорд Ингри.
Ингри пожал плечами.
— Подумайте, настоятель, чего вы от меня требуете. Если вы желаете, чтобы я свидетельствовал о невидимом и сверхъестественном, вы не можете быть особенно разборчивы. Вы должны верить или всему, или ничему. И я сомневаюсь, что вы захотите видеть во мне посланца богов, передающего вам их приказания. — Предоставив Фритину переваривать это своё замечание, Ингри продолжал: — Что же касается желания Венсела взять меня на службу — он говорит, что вспомнил о нашем родстве. С опозданием, надо отметить. — Что ж, это в определённом смысле было правдой.
— Вы готовы оставить мою сестру без защиты в доме, куда боитесь отправиться сами, — возмутился Биаст. Наморщив лоб, он медленно протянул: — Вы ведь преданны лорду Хетвару, не так ли?
«Он ни разу не предал меня… до сих пор».
Ингри молча поклонился.
— И если обвинение не ложно, — продолжал Биаст, — кто лучше вас защитит принцессу от… от любого магического нападения её супруга или поможет ей бежать в случае необходимости? И вы могли бы наблюдать и сообщать…
— Шпионить? — заинтересованно спросил Фритин. — Как вы думаете, Хетвар, он сумеет это сделать?
Ингри поднял брови.
— Вы желаете, чтобы я принёс ложную присягу господину? — любезно поинтересовался он.
— Прекратите, Ингри, — рявкнул Хетвар. — Ваши кладбищенские шутки неуместны на этом совете.
— Так это была шутка? — пробормотал Биаст.
— Насколько он вообще умеет шутить.
— Удивляюсь, как вы такое терпите.
— Его странный стиль бывает полезен. Время от времени. Ингри ходит собственными кривыми путями и приносит находки, о которых логически мыслящий человек и не догадался бы. Я никогда не мог решить, талант это или проклятие. — Хетвар откинулся в кресле и бросил на Ингри острый взгляд. — Так могли бы вы это сделать?
Ингри поколебался. Согласие превратило бы в официальное поручение то, что он и так уже делал: подбирался с двух концов к середине в отчаянной надежде, что собранные им осколки наконец образуют какой-то узор. И он сам будет решать, что предпринять лучше…
Он мог бы отказаться. Мог бы. Вместо этого Ингри медленно произнёс:
— Признаюсь, мне тоже хотелось бы лучше понять Венсела. — Взглянув на Биаста, он добавил: — И почему вы вдруг задумались о безопасности сестры, если это не беспокоило вас все четыре года её замужества?
Биаст смутился.
— Последние четыре года меня это мало занимало. Мы встретились всего один раз после её свадьбы, да и переписывались редко. Я полагал… полагал, что о ней хорошо позаботился отец и она довольна жизнью. У меня были собственные обязанности. Только когда мы с ней поговорили вчера… точнее, когда я начал её выспрашивать, я узнал, какой несчастной она себя чувствует.
— Что вам сказала принцесса? — спросил Хетвар.
— Она не думала, что… э-э… события в замке окончатся так плачевно. Да, она знала, что Болесо сделался слишком буйным, но рассчитывала, что он и леди Йяда… э-э… будут удовлетворены друг другом. Эта девица могла бы успокоить Болесо. Фара остро переживает то, что у неё нет детей, хотя, должен сказать, мне неясно, чья тут вина — его или её. Фаре показалось, что её супруг положил глаз на её новую фрейлину, потому что именно он представил её супруге.
«Это что-то новенькое», — подумал Ингри. Йяда считала, что предложение сделать её фрейлиной Фары исходило от тётки Баджербанк, но, может быть, кто-то побудил старую даму вспомнить о племяннице? Не подумывал ли Венсел о наследнике, который встал бы между ним и Ингри? Или у него были другие причины желать, чтобы Йяда оказалась в его власти?
«Совсем другие, пожалуй. Он не стал бы так затрудняться без веских оснований, вот только то, что для него — веские основания, другим людям и в голову не пришло бы».
— Леди Йяда говорит, что граф обращался с ней достойно, — вставил Ингри. — Несомненно, вы можете сказать, что она настолько наивна, что не поняла бы непристойных поползновений, только таковые не в привычках Венсела. Я склонен думать, что вина за всё случившееся лежит в основном на Фаре, хотя и признаю: Болесо уже далеко зашёл по своему тёмному пути, и рано или поздно его нужно было остановить. — Быстрый взгляд Хетвара напомнил Ингри о необходимости соблюдать приличия, и Ингри добавил ради опечаленного Биаста: — Мне очень жаль, что это произошло столь трагически.