Дым от пожаров дотянулся до солнца, на сосну и холм легла тенью. Со стороны Клещина озера подул сильный, промозглый, совсем не летний ветер. Олег обернулся назад, на лес. Сосны, которые перед битвой казались войском, теперь выглядели как волшебники, творящие мощное заклинание. И у них получалось: озеро пригнало не только ветер! Над ним враз возникла тяжелая туча того цвета, что и стелющийся над Переславлем дым. И теперь эта серо-черная косматая, местами подранная клубящаяся масса скользила по небу с запада на восток. А над водой посверкивали косые линии дождя, чуть подсвеченные лучами солнца.
– Кто-то нам благоволит, Урдин Акинфович, – кивнул Олег на небо. И в этот момент на них и на весь город, и на поле перед воротами хлынул неимоверной силы ливень. В нескольких шагах теперь ничего не было видно. За этой пеленой невидимые теперь ордынцы, заполнившее поле и готовые засыпать стрелами засеку с укрепившимися на ней воинами, опустили луки. Стрелять было нельзя. Озеро спутало карты.
Клещеево… Плещеево… Олег сейчас думал только об озере.
О том, как его несколько раз предостерегали ходить по озеру на одноместной яхте. «Погода меняется резко, герр Голицын, – говорил ему не далее как пять месяцев назад хозяин лодочной станции в Веськово. – Не успеешь оглянуться – и все, потерял берег. А волны у нас и на два метра поднимаются. Возьми лучше пятерку. Тебе-то я компанию всегда найду!»
И о том, сколько раз озеро спасало жизнь переславцам, которые садились в лодки и на плоты, пережидая, пока опасность уйдет обратно в степь. Да не только горожан спасало озеро.
Спасло оно и жену Дмитрия Донского Евдокию, которую князь в 1382 году в момент нашествия хана Тохтамыша [89] оставил в Москве, отправляясь на север «собирать войска». То ли надеялся, что каменные укрепления и сильный гарнизон ее уберегут, то ли рассчитывал, что столь большой приз соберет у стен столицы всю ордынскую армию и она уполовинится в штурм, то ли выбрал такой своеобразный способ для развода. Но княгиня Евдокия была женщиной не только красивой и деятельной, но и умной, а поэтому, проводив мужа в Кострому, сама уехала тоже в Переславль. Здесь ее настигла погоня, но она со свитой сумела спрятаться в тумане на плотах далеко от берегов Клещеева озера.
Олег обернулся, осмотрел всех, кто остался с ним. Уцелевших людей Урдина в том числе, и Шрадена, Бурсу. Двух дружинников, которых князь Андрей отрядил с Норманом. Чудом пробившегося Робшу. Нескольких местных ополченцев, которых Робша привел с собой. Олег посмотрел на них, подошел к самому рослому.
– Как звать?
– Сухля, – ответил тот.
– Есть ли еще где лодки, кроме городской пристани?
– Пристав князя Лександра велит все лодки в граде иметь, – ответил ополченец, отводя глаза.
Олег усмехнулся и объяснил, что он спрашивает не про то, как все должно быть устроено, а про то, как оно на самом деле есть. А когда Сухля сделал вид, что не понимает разницы, Олег достал из-за пояса серебряную монетку.
– Есть лодки, – буркнул тогда ополченец. – Покажу.
Лодки были спрятаны весьма искусно. Отряд прошел почти незаметной тропкой через лес и оказался на берегу озера. Олег обернулся недовольно на Сухлю, предположил, что тот продолжает темнить. Но ополченец зашел в воду, вытащил нож, чиркнул им под водой, как будто перерезал кому-то горло. И в этот же момент неожиданно разогнувшаяся ива вздернула в воздух сеть, в которой было с десяток крупных камней. Следом неспешно всплыла лодка.
– Вот, – развел руками Сухля и посмотрел на Олега исподлобья. Не надо только княжьему приставу про лодки рассказывать, боярин, было написано в его взгляде, а то промысел совсем пропадет, невмочь нам столько рыбы за тамгу отдавать. Пошлина вчетверо после царских баскаков выросла, а озеро-то больше не дает. Олег ответил ему понимающим кивком и улыбкой, помогавшей ему найти полное взаимопонимание с любым тяглым соотечественником, который свое тягло считал несправедливым и был в этом абсолютно прав – хоть с крепостным крестьянином екатерининских, например, времен или петровских, хоть с колхозником времен советских. Он сам не знал, что в этой его улыбке было, но Сухля повеселел и быстро стал освобождать от камней другие лодки. Их было около десяти.
Трем ополченцам поручили лошадей, велели вести их вокруг озера к Клещину [90] , и если через три дня за ними никто не придет, то продать, а деньги оставить себе. Олег потрепал Сполоха по морде, прощаясь, и принялся объяснять Урдину, Норману и остальным, что они должны делать: садиться в лодки, веслами работать как можно сильнее и, главное, не терять друг друга из виду.
До городской пристани на Трубеже добрались благополучно – потоки дождя скрыли Олега с его спутниками и погасили звуки весел. Устали все, правда, порядком: из-за сильных волн на озере грести было очень тяжело, постоянно приходилось вычерпывать воду, она хлестала через невысокие борта лодок, да и дождь добавлял немало.
Подняться на шестнадцатиметровый городской вал по скользкой от воды бревенчатой лестнице, которая вела от пристани к Тайницкой башне, тоже никто не помешал. Когда же они оказались на площадке перед воротами, Олег велел ополченцам расплетать прихваченные с пристани веревочные кранцы и вязать на веревке узлы через локоть. Задача была не из легких, льняные волокна промокли, веревка стала похожа на металлический трос. Пока ополченцы возились, стемнело.
Наконец закончили, и Олег приказал спуститься на несколько ступеней по лестнице – освободить площадку перед воротами, закрепил на конце веревки прихваченный с пристани камень и несколько подбросил его вверх. Пальцы должны были привыкнуть отмерять длину веревки по числу узлов, которые через них проскальзывали. Три метра… Четыре… Пять…
Высота Тайницкой башни – самой низкой в переславском детинце – не превышала шести метров, поэтому надо было забросить камень на метров восемь, потом подсечь веревку, и тогда камень окажется за парапетом и застрянет между бревен.
– Почто, боярин, хитришь? – не выдержал кто-то из ополченцев.
Восемь… Камень вверху негромко стукнул о что-то деревянное, а Олег повис на веревке, не давая ему ни отскочить, ни произвести лишнего шума. Все получилось как нельзя лучше, даже под стокилограммовым Олегом импровизированная лестница не вытравилась ни на дюйм.