Стирлинг оказался большим любителем выпить, пьянел быстро, до того самого момента, когда его настигал сон, был уверен, что остается почти трезвым человеком. Это Андрей понял в первый день, который они провели вместе; сразу после отъезда Биргера посланник, чтобы снять стресс, первым делом добрался до бочонка с чем-то крепким да на месте и уснул. Утром на посольскую шнеку они явились в обнимку, даже капитан не понял, кто из двух богато одетых путешественников благородный Кнут Стирлинг, о котором говорится в переданной ему грамоте Биргера.
В первые два дня путешествия Андрей выведал у Стирлинга цель посольства. Швед был послан предварительно обсудить с новгородскими боярами союз против монголов, который составляет Папа. Если же те заинтересуются, то нужно будет слать корабль за францисканцем и заканчивать переговоры будет он. Биргер, конечно, хотел отправить в Новгород кого-нибудь породовитее, но монах из Рима был категорически против посла-военного, а потому выбор пал на Стирлинга – он был в Стокгольме главным гражданским чиновником, следил за соблюдением законодательных нововведений и за строительством замка.
Все время путешествия Андрей держал Стирлинга практически в бессознательном состоянии, благо вина на корабле было более в избытке. В конце концов швед поверил, что он купец из Вологды, и тогда Андрей появился на палубе в роли посла.
Это было за два дня до прибытия в Новгород, и капитан шнеки решился было взять собутыльников под караул и выяснить, кто есть кто. Но Андрей надменно остановил солдат, направлявшихся в каюту посла, и пристыдил старого моряка: как можно подумать, что потомок викингов не перепьет русского торгаша? Это простое объяснение полностью соответствовало той картине мира, которая сложилась в голове капитана, поэтому настоящий посол, бормотавший русские слова вперемешку со шведскими, чуть не полетел тем же вечером за ненадобностью в море. Хорошо, что Андрей поинтересовался, зачем его волокут на палубу, а когда узнал, то скомандовал «отставить», велел вернуть Стирлинга в каюту и не больше не беспокоить. Когда шнека прибыла в Новгород, настоящего посланника перевезли под присмотр на местную базу Центра прикладной хрономенталистики и оставили под замком в компании с бочонком вина.
В результате Новгород Стирлингу удалось увидеть только в последний день перед отправкой в Швецию. Когда его вывели из похмелья, он ничего не помнил и был в ужасе от того, что его ждет на родине. Но у переводчика неожиданно оказались хорошие новости. Стирлинг, выходило с его слов, вел переговоры с Осподой очень грамотно, а в том, что союз не сладился, его вины нет. Архиепископ в присутствии молчаливых членов совета твердо объявил примерно следующее: в союзе с неверными латинянами Новгород не нуждается, опасности от царя из степей сейчас нет, а если и придет беда, то по воле божьей и противиться ей человеку не следует.
Биргер будет более чем доволен, продолжал Хилый, так как потомок викинга Рюрика, князь Андрей Ярославич отправляется вместе с ним, Стирлингом, в Швецию.
Свой рассказ Андрей закончил в такси, которое везло их с Шуриком в Ландветтер, маленький гетеборгский аэропорт. Там их ждал зафрахтованный самолетик.
– А где ты его оставил? – поинтересовался Шурик.
– Посла?
– Маячок…
– Прямо в болоте.
– Не помню, чтобы ты туда заходил.
– А ты помнишь, как Норман ломанулся верхом вперед, когда Сребра показал, где они бросили обоз?
Шурик кивнул, а Андрей продолжил:
– У него в седельной сумке и был маячок. А когда лошадь сдохла, то маячок вместе с ней в болоте и остался.
– А если бы лошадь не сдохла? – спросил Шурик. И после небольшой паузы, задал еще один вопрос: – Она из-за тебя сдохла?
– Ага.
До аэропорта доехали молча. В начале полета тоже не произнесли ни слова. Но потом Андрей, попивающий виски и листающий какой-то бестолковый журнал, стал Шурику просто ненавистен.
– Мне кажется, что это было как-то неправильно… Очень рискованно. А если бы мы не вытащили Нормана? Мне как-то даже теперь с тобой сидеть… – Шурик хотел сказать «противно», но запнулся… – Неуютно.
Андрей поднял на него удивленные глаза. Закрыл журнал. Покрутил в руках почти пустой стакан, резко проглотил оставшийся виски вместе с кусочками льда. В этот момент Шурик подумал, что сейчас стеклянный снаряд пролетит над его головой, обдав ветерком, но Андрей тихо поставил стакан на столик, и заговорил совершенно спокойно:
– Саша, во-первых, мне совершенно наплевать, какие чувства ты испытываешь, сидя рядом со мной. Во-вторых, под категорию «неправильно» подходят совсем другие вещи. Неправильно было тебе в апреле напиваться в Гетеборге. Наверное, неправильно было Нормана домой не отправить. Уверен, можно было обойтись без участия в сражении у Переславля. Совершенно неправильно было за княгиней во Владимир переться. И потом… Что это значит: не вытащили бы?! Может, это был тест на твою профпригодность?! Не вытащил бы ты Нормана из болота, так я тебя бы уволил.
«Уволил бы, точно уволил, – подумал Шурик. – А деду бы сказал: я все, что мог, сделал, но внук твой – такое дерьмо, что… Короче, квиты мы с тобой. Ты счет на меня обнули, будь добр».
Теперь в голове Шурика крутились уже другие картинки. Будто зовет дед его в гости к себе, в Свияжск, сажает за стол, наливает, по обыкновению, чаю и смотрит. Смотрит и смотрит, старый дьявол. А потом говорит: «Был у меня доктор Сазонов, про тебя разговаривали. И вот есть у меня, внучек, для тебя интересное предложение. Одному моему приятелю человечек нужен, чтобы защиту от дурака тестировать на новых киктопах. Очень нужен, а он никак найти не может. Пойдешь?»
За иллюминатором мелькнула тень. Шурик глянул туда, и на секунду ему показалось, что в соседнее облако на контркурсе нырнул такой же, как у деда, черно-красный самолетик. Он прижал голову к стеклу, но, конечно, ничего не увидел, и счел за благо в такой позе остаться – с Андреем встречаться взглядами не хотелось.
Северо-западная Россия со стороны неба – скучное зрелище. Фермы, ветряки, неширокие дороги, обсаженные деревьями, однообразно изумрудные клеверные поля с черными точками коров, опять фермы, иногда перелески и опять коровы, коровы, коровы.
Шурик опять откинулся на спинку кресла. Но Андрей на него и не думал смотреть. Он снова листал журнал и пил виски.
– Почему ты никому не сказал про маячок? – буркнул Шурик.
Андрей пожал плечами:
– Потому что одному скажешь – все узнают, и кто-нибудь да разболтает. А огласка, как было правильно сказано господином Майером, все удорожает. И почему «никому»? Я Квире сказал. Она деньги любит, и на нее можно положиться.
Квира икнула. Она лежала на кровати в своей новгородской квартире и пересчитывала места, где у нее побаливает. «Хе, подруга, – сказала она себе. – Оказывается, и тебя можно загнать. Тренировки, тренировки и еще раз тренировки. Сколько раз я тебе говорила».
Она пошарила ногой под одеялом и попала во что-то твердое. На противоположном краю кровати возникло шевеление, и появилась голова Нормана.