– Вы, мабуть, спуталы, – отрицательно качнула головой она, удивленно рассматривая Саблина. Узнавания в ее глазах так и не промелькнуло.
– Ну как же? – еще шире улыбнулся он. – Я как раз в этом сарайчике сидел, который теперь без двери почему-то. А ты в него зашла. А потом немцев позвала. Ну, вспомнила?
На ее лице не дрогнул ни один мускул, только глаза вдруг стали мертвые, безжизненные.
– Ни, – деревянным голосом сказала она, – ничого такого нэ було.
– Дывысь, забалакала, – мрачно усмехнулся Виктор, – а тогда чисто пела… Ладно тебе отпираться. Я знаю… ты знаешь, что я знаю. Допрыгалась, сучка…
– Ты мене спутал, – упрямо повторила она, – я тэбэ нэ бачыла нэ коли.
Виктор залепил ей оплеуху. Она упала, но тут же поднялась на ноги, обреченность в ее глазах сменилась ненавистью.
– Не сдох, савецкий, – женщина плюнула в него кровью, но не попала. – Шо ж ты теперь хочешь? – Она вдруг ухватила стоящий у стены дрючок, размахнулась. Ударить Виктор ей не дал, снова сбил с ног оплеухой. Людка покатилась по земле, пачкаясь в пыли, попыталась встать, но руки не удержали, и она ткнулась лицом в пыль. Платок сбился с ее головы, обнажив темные, давно не мытые волосы. Она снова сделала безрезультатную попытку встать и, горько рыдая, скорчилась в пыли.
– Вить, ты чего это? – В дверях показался Палыч. На руках у него сидел карапуз лет двух-трех, за штанину техника держался другой, постарше, лет пяти-шести, чумазый, в замызганной рубашке до колен.
Увидев картину во дворе, меньший карапуз поднял ор, больший кинулся на Виктора.
– Не тронь тетьку, уйди, уйди, хад!
Маленькое, тщедушное тельце врезалось Саблину в ногу, бессильно осело в пыль и кинулось к распростертой Людке.
– Теть Люд, шо з вами, теть Люд, взтавайте…
Она пыталась подняться, но сил не было. Кровь и слезы на ее лице запорошились пылью, одежда тоже. Людка сейчас сильно напоминала грязную кучу тряпья. Дите вцепилось ей в одежду, и из глаз его лились буквально ручьи. Виктор чувствовал себя неловко. Желание осуществить справедливое возмездие почему-то стало казаться неправильным.
– Вить, да ты чего творишь, паскудник? – Палыч пошел вдруг пятнами. – За что ты ее так?
– Это она меня немцам сдала. – Убежденность в своей правоте у него почему-то уменьшилась. Зато появилось желание уехать как можно скорее и никогда не возвращаться.
Палыч задумался, закряхтел. Ребенок у него на руках орал как резаный, и он его отпустил. Оба карапуза сразу же прилипли к Людке.
– Тогда… не знаю, – задумчиво сказал техник. – Но бить точно не стоит. Напиши куда следует, пусть посидит лет несколько, подумает. Детей в детдом сдадут, не пропадут они…
Людка при этих словах завыла. Вставать она уже не пыталась…
– Дети твои? – рявкнул Виктор. – Отвечай, паскуда!.
– Подобрала, – обреченно ответила она, – родители их померли. А своих бог не дал…
Виктора раздирало на части. Нужно было пристрелить или сдать в органы эту тварь, но что-то внутри не давало, сопротивлялось. Может, воспоминания о детдоме? Он не знал.
– Пойдем, Палыч!
– Чего? – техник оторопел. – Куда? А эту?
– Пойдем! – Виктор подпустил в голос металла. – С этой без нас разберутся. Пойдем…
Самолет нашелся вскоре. Пока технари разгружали навьюченный стремянкой и запчастями мотоцикл, Виктор прикидывал, как лучше отсюда взлетать. Потом, уточнив время окончания техниками работы, поехал охотиться. Хотелось поскорее отвлечься, забыть неприятную встречу…
Перспективы радовали. Зайцев оказалось так много, что, задайся он целью, то легко бы набил ими пол-люльки. Спасло поголовье ушастых от сокращения только отсутствие патронов, их было всего полтора десятка, да и заряжены были мелочью – семеркой. В противовес зайцам совершенно исчез фазан, и это удивляло – в будущем это был едва ли не основной объект охоты, а тут за все время он ни разу не слышал ни единого петушиного крика. Вяхирей Виктор видел всего двух, зато перепела оказалось хоть отбавляй. Найдя просяное поле, он менее чем за полчаса настрелял дюжину тушек, спалив все имевшиеся патроны. Потом закинул ружье за спину и просто бродил по полю, наслаждаясь окружающим спокойствием…
На обратном пути сделал небольшой крюк, решив заскочить в Матвеев Курган. Прижавшийся к Миусу поселок выглядел ужасно, представляя собой, по сути, сплошную развалину. Полуторалетнее пребывание на линии фронта стерло его с лица Земли, оставив только разваленные стены, черные печные трубы да зловонную гарь пепелищ. Но среди этих руин, закопченных и изукрашенных отметинами осколков, кипела жизнь. С окраины доносился стук топоров, в огородах копошились люди, пахло печным дымом. Он долго ездил по этому лабиринту бывших улиц, пока наконец не отыскал двор приютившей его когда-то женщины.
Найти было непросто – от дома остались три стены да неглубокая яма на месте погреба. Палисадник зарос травой, и было понятно, что здесь уже давно никто не живет. Он проехал по улице и, увидев, что в одном из дворов двое ребятишек вяжут камыш, остановился. На треск мотоцикла зашлась лаем мохнатая мелкая собачонка. Дети бросили свою работу и с любопытством разглядывали нежданного визитера. На шум из расположенного за домом сарайчика вышла закутанная в тряпки изможденная женщина. Увидев Виктора, она заспешила к нему.
– У менэ размещать негде, – с ходу запричитала женщина, – сама с детьми в сарае бедую…
– Да я не на постой, – открестился Саблин. – Я так. У вас соседи были, через два дома. Женщина, Маруся, с детьми. Что с ними стало?
Она остановилась, подслеповато щурясь, оглядела Виктора и недоверчиво покачала головой.
– Маруська там жила, Шаповалиха. Только они вже уихалы. А вам она зачем?
– Да так, – Виктор неопределенно пожал плечами, он и сам не знал, зачем ему эта Маруся. – Гостил у них в сорок втором, думал проведать…
– Не, они ще в мае уихалы. Но недалече, у Марьевку.
– Ну и ладно, – он нагнулся к коляске, достав ягдташ, высыпал перепелов в пыльную траву. – Держите. Оглоедов своих накормите…
Не слушая слов благодарности, он поехал обратно. Пересек Миус по новенькому, но очень уж хлипкому мосту, начал было разгоняться, торопясь к своим, и вдруг увидел вросшую в серую траву груду грязного тряпья, формой напоминающую человеческую фигуру. Сразу вспомнилась мартовская ночь сорок второго и поле, заваленное снегом и мертвецами. Настроение испортилось, и он прибавил скорости – время уже поджимало, да и погода начала понемногу улучшаться, позволяя перегнать самолет сегодня.
На двух ребятишек, бредущих с тачкой навстречу, Виктор поначалу не обратил внимания, лишь снизил скорость и немного принял вправо, чтобы разъехаться. Тачка была большая, дети на ее фоне казались неправдоподобно маленькими, они с мрачной решимостью месили босыми ногами серую пыль дороги, толкая свою ношу в сторону Кургана. Виктор проехал бы мимо, за войну на работающих детей он насмотрелся с излишком, но лежащее в тачке заставило остановиться.