— Важно для чего?
— Чтобы удостовериться — у него не было повода для суицида. Это было не самоубийство.
— Не самоубийство? А что же?!
Я усмехнулся:
— Помнишь старый анекдот? Мужик под окнами роддома кричит своей жене: «Кто у нас, мальчик?.. А кто?!!»
— Хочешь сказать, Романа убили?
— А тебе такая мысль в голову не приходила? — ответил я вопросом на вопрос, как это принято в том городе, где работает в психиатрической больнице моя тетя.
Люция, опустив голову, сказала:
— Следствие считает, что Роман покончил с собой. Меня допрашивали…
— Думаю, следователь своими вопросами подталкивал тебя укрепить его в такой версии? — спросил я Люцию. Все же я немало разговоров дядьки с отцом наслушался в свое время… Она согласилась:
— Пожалуй. Но если это не так, за что могли убить Романа?
Я пожал плечами:
— Из ревности, например.
— Кто? — Люция так наморщила нос, будто я сморозил глупость.
— Вам виднее, ваше королевское… Кого вы тут выдвинули в фавориты — мне, право, и спрашивать неудобно.
Люция посмотрела на меня долгим взглядом и ничего не сказала. Признаний от нее я и не ждал. Почувствовал на себе еще чей-то взгляд и увидел на крыльце отделения Назара. Люция тоже его увидела. Он двинулся к нам. Люция не стала дожидаться, пока Назар подойдет, сама пошла ему навстречу. Мне сказала: «Ладно, потом».
Я увидел, как Назар распахнул объятия, растянув губы в улыбке, Люция увернулась от шутовских нежностей, но к отделению они пошли вместе. На меня сантехник больше не взглянул, кто я ему тут? Не разделял, видно, мнения Латуся, что набираю вес, ассенизатор хренов! Конечно, несостоявшиеся объятия можно было назвать невинным флиртом. Но я помнил, как Назар смотрел на девушку в прошлый раз… Так, может, он фаворит и есть?
Впрочем, мне-то что?
Едва я вернулся в клуб, собрался при помощи работы бороться с внезапно подступившей ревностью, как явился Гоменский. Он еще раз похвалил готовую стену: «Молодцы, молодцы…» — и… тоже позвал меня на пару слов! Главное, не зазнаться, — подумал я.
— Слушай, Смелков, ты здорово рисуешь, прекрасные портреты нарисовал — мой и Лизкин. Как ты схватываешь движение, настроение… Талант!
— Спасибо, товарищ майор. — Я сделался пунцовый от смущения, аки девица на выданье.
— У Лизы скоро день рождения — совершеннолетие. Такой день! Ты не мог бы написать ее портрет — настоящий, красками?
Я внутренне улыбнулся. Это конгениально, как говорил известный герой.
— Мог бы, товарищ майор. Только дело это небыстрое. Потребуется несколько сеансов — даже не могу сказать заранее, сколько. Мне нужно побольше пообщаться с Лизой, присмотреться к ней получше… Вечерами не получится. Нужен свет — дневной.
— Как-нибудь мы это решим.
— Тогда я готов.
— Здорово, новый художник! — остановил меня Латусь по возвращении из клуба. — Присядь-ка.
Я опустился на почетное место Десантуры.
— Покури! — послал Латусь хозяина кровати. Если бы тот буквально выполнял каждый раз, что ему предлагают делать, протянул бы не дольше той лошади, что пала жертвой капли никотина.
— Ты что, решил Люсю клеить? — спросил Латусь сквозь зубы с таким видом, мол, ему-то можно сказать, свои люди. Однако я прекрасно помнил, что пижамы у нас разного цвета.
— Я, конечно, самонадеянный тип, но не настолько, — ответил ему.
— Смотри. Тут на нее имеют виды люди, которые шутить не любят.
— Плохо, — сделал вывод я.
— Что плохо? — не понял староста.
— Что шутить не любят. В таких делах это иногда помогает… Желаю этим людям удачи! — сказал я, вставая с кровати курильщика поневоле, складывая при этом пальцы правой руки в кармане пижамы в большую фигу.
Поутру в отделении появился странный доктор. Нет, вид у него был самый обычный — белый халат поверх формы, черные зачесанные назад волосы, короткие усы. Не усы — щетина. Из-за нее казалось, будто доктор постоянно чем-то раздражен. Взгляд был внимательный, глаза — черные. На щеке — шрам. Держался он не вполне уверенно. Очевидно, человек новый здесь. Доктор будто присматривался, то к одному, то к другому. Потихоньку стал и общаться. Проверяющий, что ли? Гоменский держался с ним предупредительно.
На работу далеко от отделения никого не послали, все трудились поблизости. Мы с Серегой отметили это со своего наблюдательного пункта — от клубного крыльца.
В какой-то момент Серега сказал:
— Смотри-ка, новый врач, кажется, к нам идет.
— Вряд ли он проверяющий, — сделал логическое предположение я. — Иначе бы нас всех по койкам уложили, градусники и клизмы поставили, чтобы лечение медом не казалось.
— Какого ж рожна ему надо?
— Я только про девочку Надю знаю, — поведал я Сереге. — Ей ничего не надо, кроме шоколада, было. А чего хочет этот ревизор с тайным предписанием, он, вероятно, сам сейчас скажет.
— Здорово, орлы! — молодцевато приветствовал нас таинственный доктор. Я с недоумением посмотрел на Перепелкина. Тот хмыкнул, кажется, понимал меня уже без слов. Я подумал про его фамилию.
— Здравия желаю! — через секунду гаркнули мы хором, не видя звания офицера.
— Художники, значит? — спросил он. — Пойдемте, покажете свои художества.
Мы в недоумении провели незнакомца в зал.
— Угу. — Он обхватил рукой подбородок. — Сильно!
Посмотрел на меня, перевел взгляд на Перепелкина, опять на меня:
— Недавно здесь? Меньше двух недель? Нравится тут? Лучше, чем в войсках?
— Мы из учебки, — едва смог вставить я.
— Лучше, чем в учебке?.. Да, лучше, лучше! — ответил «проверяющий» за нас сам. — Подольше в госпитале пробыть хотите? Да? А еще в отпуск, домой, съездить после экзаменов?
Я на всякий случай глянул дядьке за спину, не видать ли там голубого вертолета? Ведь перед нами был волшебник, судя по всему.
— Кто же не хочет? — притворился я Ваньком. На самом деле — не хотел. Хотел бы — вообще служить не пошел. «Откройте рты, снимите уборы! По городу чешут мальчики-мажоры».
— Я могу устроить, — пообещал «волшебник». — Честно. Мне надо, ребятки, чтобы вы помогли в одном деле.
Стало интересно. И в учебке, и в госпитале от нас хотели, чтоб помогали во многих делах, и бескорыстно. А тут в одном — и отпуск за это!
— Из кабинета Льва Викторовича Гоменского пропали лекарства. Дорогие, дефицитные. Они были приготовлены для одной клиники, понимаете? Кто-то их украл. Крыса какая-то, в натуре… кхе-кхе. — Доктор осекся, откашлялся. Да, фраза не пристала советскому врачу… Зато хорошо гармонировала со шрамом и усами-щетиной нашего доктора. — Из своих ведь кто-то взял, согласны? Из кабинета-то! В отделении! Из больных, которые залечились тут. Может, видели у кого-то такие пузырьки? — Он достал из кармана халата и показал нам стеклянный «фуфырик», на котором что-то написано было, по латыни вроде бы. Внутри — таблетки.