Треллю уже доводилось странствовать по старым лесам, но этот отличался от них. Крики птиц звучали редко и далеко друг от друга, и если не считать деревьев и других растений, вокруг не было никаких признаков жизни. В таком месте было бы легко отпустить поводья воображения, вообразить мрачное присутствие, рождённое первобытной атмосферой. В таком месте торжествуют тёмные легенды, а мы — превращаемся в перепуганных, дрожащих детей… тьфу, глупость какая! Если тут и есть что-то мрачное — так это я сам.
Под ногами из гумуса то и дело выступала сеть толстых камней, которой было пронизано всё свободное пространство между деревьями. Чем дальше заходили спутники, тем прохладнее становился воздух, вскоре они заметили, что лес становится реже, расстояние между деревьями увеличилось с нескольких шагов до полудюжины, затем дюжины. Но густая паутина корней оставалась на земле — их было слишком много, чтобы считать корни лишь продолжением леса. Их вид вызвал у Маппо какое-то смутное, тревожное узнавание, но вспомнить, где видел подобное, трелль не сумел.
Теперь спутники уже могли видеть на пять сотен шагов вперёд: усыпанная валунами лесистая долина, влажный воздух, казавшийся голубоватым в призрачном свете странного солнца. Ничто не шевелилось. Все молчали, так что единственными звуками оставались дыхание, шелест одежды и скрип доспехов, а также глухие шаги по бесконечному ковру переплетённых корней.
Через час они добрались до дальней опушки леса. За ним раскинулась тёмная равнина. Скрипач остановил отряд.
— Какие есть соображения? — спросил он, глядя на голый, пологий ландшафт впереди.
Земля под ногами оставалась густо оплетена безумными, змееобразными корнями, которые уходили куда-то вдаль.
Икарий присел и положил ладонь на один из толстых извивов дерева. Он закрыл глаза, затем кивнул. Ягг поднялся.
— Азаты, — сказал он.
— Треморлор, — пробормотал Скрипач.
— Я никогда не видел, чтобы Азаты так себя проявляли, — заметил Маппо.
Нет, не Азаты, но я видел деревянные посохи, которые…
— Я видел, — возразил Крокус. — В Даруджистане. Дом Азатов вырос из земли, как пень дерева. Я это своими глазами видел. Он там поднялся, чтобы схоронить Финнэст яггута.
Маппо долго и пристально смотрел на юношу, затем обернулся к яггу.
— Что ещё ты почувствовал, Икарий?
— Сопротивление. Боль. Азат в осаде. Этот разорванный Путь хочет вырваться из хватки Дома. А теперь — новая угроза…
— Одиночники и д’иверсы.
— Треморлор… знает… о тех, кто его ищет.
Искарал Прыщ захихикал, затем пригнулся под гневным взглядом Крокуса.
— Включая нас, как я понимаю, — сказал Скрипач.
Икарий кивнул.
— Да.
— И он собирается защищаться, — сказал трелль.
— Как только сможет.
Маппо поскрёб подбородок. Реакции живого создания.
— Нужно здесь остановиться, — сказал Скрипач. — Поспать…
— Нет-нет, нельзя! — воскликнул Искарал Прыщ. — Всё очень срочно!
— Что бы там ни было впереди, — протянул сапёр, — подождёт. Если мы не отдохнём…
— Я согласен со Скрипачом, — заявил Икарий. — Несколько часов…
Лагерь разбили на скорую руку, молча разложили одеяла, наскоро перекусили. Маппо смотрел, как укладываются остальные, пока бодрствовать не остались только он сам и Реллок. Трелль подошёл к старику, который начал готовить себе спальное место.
Маппо тихо проговорил:
— Почему ты исполнял приказы Искарала, Реллок? Привести собственную дочь сюда… в таких обстоятельствах…
Рыбак поморщился и явно с трудом заставил себя ответить:
— Мне, сударь, даровали вот эту новую руку. Жизнь нам сохранили…
— Ты это уже говорил. И тебя доставили к Искаралу. В цитадель в пустыне. А затем заставили подвергнуть единственного ребёнка опасности… прости, если тебе обидны эти вопросы, Реллок. Я хочу только понять.
— Она уже не та, что прежде. Не моя маленькая девочка. Нет. — Он помолчал, его руки чуть задрожали на одеяле. — Нет, — повторил Реллок, — что сделано, то сделано, назад не воротишь. — Он поднял глаза. — Нужно выкручиваться, как бы жизнь ни повернулась. Моя девочка это знает… Только… — Реллок мрачно взглянул на Маппо. — Мало знать. Этого недостаточно. — Он нахмурился, покачал головой и отвёл глаза. — Не могу объяснить…
— Я понимаю, о чём ты.
Реллок вздохнул и продолжил:
— Ей нужны причины. Для всего — причины. Ну, то есть это мне так чудится. Я её отец, и я говорю: ей ещё многому нужно научиться. Это всё одно, что выйти в море — учишься тому, что безопасности нет нигде. Везде опасно, трелль. — Он встряхнулся и поднялся. — Ну вот, теперь из-за тебя голова разболелась.
— Прости, — сказал Маппо.
— Если повезёт, она меня когда-нибудь простит.
Трелль смотрел, как он разравнивает одеяло. Маппо поднялся и подошёл к своему мешку. «Безопасности нет нигде». Какой бы морской бог ни присматривал за тобой, старик, он теперь должен смотреть и за твоей заблудшей дочерью.
Маппо не мог уснуть и вдруг услышал сквозь одеяло шаги, а затем тихий голос Икария:
— Лучше ложись спать, девочка.
В ответе треллю почудилось горькое веселье.
— Мы с тобой очень похожи.
— Чем же? — спросил Икарий.
Она вздохнула.
— У нас обоих есть защитники, которые не способны нас защитить. Особенно от нас самих. Поэтому они таскаются за нами, беспомощные, всегда начеку, но всё равно беспомощные.
Ответ Икария прозвучал размеренно и ровно:
— Маппо — мой спутник, друг. Реллок — твой отец. Я понимаю его представление о защите — что ещё делать отцу? Но мы с Маппо — другое дело.
— Да ну?
Маппо задержал дыхание, приготовился вскочить, прервать этот разговор…
Через некоторое время Апсалар продолжила:
— Возможно, ты прав, Икарий. Мы схожи меньше, чем мне показалось поначалу. Скажи, что ты будешь делать со своими воспоминаниями, когда найдёшь их?
Облегчение, которое испытал трелль, быстро улетучилось. Только теперь он не пытался подавить желание вмешаться; теперь он замер совершенно неподвижно, чтобы услышать ответ на вопрос, который никогда не решался задать Икарию.
— Твой вопрос… удивил меня, Апсалар. Что ты делаешь со своими?
— А они и не мои — по большей части. У меня осталось несколько картинок из жизни в рыбацкой деревне. Вот я торгуюсь на рынке за бечеву. Вот держу отца за руку над кучей камней, по которой рассыпаны срезанные цветы, лишайник там, где я прежде касалась кожи. Потеря, замешательство — я тогда была, наверное, совсем маленькой. Другие воспоминания принадлежат восковой ведьме, старой женщине, которая хотела защитить меня во время одержания Котильоном. Она потеряла мужа, детей, все они были принесены в жертву славе Империи. Логично было бы предположить, что горечь одолеет всё прочее в сердце такой женщины? Но этого не произошло. Она не могла защитить тех, кого любила, и инстинкт — долго сдерживаемый — заставил её принять меня. И защищать до сего дня, Икарий…