Слуга уже добрался до окна, перелез через подоконник и скрылся из виду.
— Дар Амманаса этот Слуга. Жизнь, данная за жизнь отнятую. Одна рука старая, другая — новая. Вот истинное раскаяние. Увидите.
Верёвка задрожала. Верховный жрец проглотил остатки вина, отшвырнул в сторону чашу и заковылял к верёвке.
— Слишком долго был открыт! Уязвим. Живей-живей! — Он уцепился руками за один из узлов и поставил ноги на другой. — Тяни! Оглох, что ли? Тяни!
Искарал пулей взлетел наверх.
— Лебёдка, — заметил Икарий. — Слишком быстро, чтобы было иначе.
Маппо поморщился — боль вернулась к плечам, затем сказал:
— Ты ждал чего-то другого, я так понимаю.
— Тесем, — проговорил Икарий, глядя, как жрец скрылся в окне. — Храм исцеления. Чертог отшельнического созерцания, хранилище свитков и книг. Ненасытные монахини.
— Ненасытные?
Ягг взглянул на своего друга и приподнял брови.
— О да.
— Какое тяжкое разочарование.
— Весьма.
— В таком случае, — заметил Маппо, когда верёвка снова упала вниз, — я думаю, что отшельническое созерцание помутило ему рассудок. Война с бхок’аралами и шепотки бога, которого иные и самого считают безумным…
— Но здесь есть сила, Маппо, — тихо сказал Икарий.
— Точно, — согласился трелль, подходя к верёвке. — Когда мул скрылся в пещере, там открылся Путь.
— Тогда почему же верховный жрец им не воспользовался?
— Сомневаюсь, что мы сможем получить простые ответы у Искарала Прыща, друг мой.
— Держись покрепче, Маппо.
— О да.
Икарий вдруг протянул руку и положил ладонь на плечо Маппо.
— Друг мой.
— Да?
Ягг хмурился.
— У меня не хватает стрелы, Маппо. Более того, на моём мече кровь, а на тебе я вижу ужасные раны. Скажи, мы с кем-то дрались? Я… ничего не помню.
Трелль долго молчал, а затем сказал:
— На меня напал леопард, когда ты спал, Икарий. Тебе пришлось использовать оружие. Я не думал, что об этом стоит упоминать.
Икарий нахмурился ещё больше.
— И снова, — медленно прошептал он, — я утратил время.
— Ничего ценного не потерял, друг мой.
— Иначе ты сказал бы мне? — В серых глазах ягга отразилась отчаянная мольба.
— Зачем бы я молчал, Икарий?
Красные Клинки были в то время самой многочисленной из промалазанских организаций, которые появились на оккупированных территориях. Члены этого воинственного квазикульта рассматривали себя как сторонников прогресса, принимавших ценности объединения в Империю, и печально прославились жестоким прагматизмом по отношению к более консервативным соотечественникам…
Илем Траут. Жизнь покорённых
Фелисин неподвижно лежала под Бенетом, пока он с последним содроганием наконец не кончил. Отодвинувшись, он ухватил в пятерню её волосы. Под слоем грязи его лицо покраснело, а глаза блестели в свете лампы.
— Ты ещё научишься получать от этого удовольствие, девочка, — сказал Бенет.
Волна чего-то дикого всегда накатывала после того, как Фелисин оказывалась под ним. Она знала, что это пройдёт.
— Наверняка, — ответила Фелисин. — Он получит день отдыха?
Хватка Бенета на миг стала крепче, но потом он расслабился.
— Ага, получит. — Он отодвинулся дальше и начал завязывать штаны. — Но как по мне, смысла в этом никакого. Старик всё равно до конца месяца не дотянет. — Бенет помолчал, глядя на неё; его дыхание стало жёстким. — Худов дух, девочка, ты ведь красавица. Будь поживее в следующий раз. Не пожалеешь. Я тебе мыло добуду, новый гребешок, от вшей настойку. Работать будешь тут, на Загибах, — это я обещаю. Покажи, что тебе приятно, девочка, только и всего.
— Скоро, — сказала Фелисин. — Когда перестанет болеть.
Пробил одиннадцатый дневной колокол. Они находились в третьем забое Дальней шахты на Загибах. Забой выдолбили Гнилоноги, поэтому по всей длине — почти четверть мили — высота тоннеля едва позволяла ползти на четвереньках. В затхлом воздухе стоял запах отатараловой пыли и мокрого камня.
Все остальные уже давно были бы в Присмерке, но за Бенетом стоял капитан Саварк, поэтому он мог делать что вздумается. Например, захватить для личных нужд заброшенный забой. Фелисин была здесь уже в третий раз. В первый было труднее всего. Бенет заприметил её сразу же после прибытия в Черепок, шахтёрский лагерь в Досийских копях. Бенет был огромен, выше даже Бодэна, и хотя сам являлся рабом, командовал всеми прочими рабами, так что стража считала его своим человеком среди заключённых — жестоким и опасным. К тому же он был поразительно красив.
Фелисин быстро училась на тюремном корабле. Ей нечего было продавать, кроме своего тела, но оно оказалось ценным товаром. Отдаваясь стражникам, она получала больше еды для себя, Геборика и Бодэна. Раздвигая ноги для нужных людей, смогла добиться, чтобы всех троих приковали у килевого трапа, а не в полной нечистот воде, которая плескалась по щиколотку в трюме. Другие сгнили в этой воде. Некоторые захлебнулись, когда голод и болезни ослабили их настолько, что не хватало сил удержаться на поверхности.
Гнев и горе, которые вызывала у Геборика цена, которую Фелисин за это платила, поначалу было сложно не замечать, они заставляли её испытывать жгучий стыд. Но такой ценой они остались в живых: это была несомненная истина. Бодэн тогда — и до сих пор — только смотрел на неё ничего не выражающим взглядом. Он наблюдал за Фелисин, как незнакомец, который никак не может разобраться, кто она на самом деле. Но он держался рядом — и сейчас тоже маячил за спиной у Бенета. Между двумя мужчинами явно установилась какая-то молчаливая договорённость. Когда Бенета не было поблизости, чтобы защитить её, рядом оказывался Бодэн.
На корабле Фелисин хорошо изучила вкусы мужчин, а также тех немногих женщин-стражниц, которые брали её к себе в койку. Она думала, что готова к Бенету, и ко многому действительно оказалась готова. Ко всему, кроме размера.
Поморщившись, Фелисин натянула свою рабскую тунику.
Бенет посмотрел на неё. Высокие скулы рельефно выступали под глазами, длинные чёрные курчавые волосы поблёскивали от китового жира.
— Я отправлю старика на Земельку, если хочешь, — сказал он.
— Правда?
Бенет кивнул.
— Для тебя всё изменится. Я не возьму ни одну другую женщину. Я — король Черепка, ты будешь моей королевой. Бодэн станет твоим личным телохранителем — я ему доверяю.
— А Геборик?
Бенет пожал плечами.