Все вокруг замерли. Слева от Калама сухие дрова затрещали в языках разгорающегося пламени.
Главарь развёл руками и скорчил оскорблённую гримасу.
— Это же была просто похвала, меркал! Чем мы заслужили такие подозрения? Мы ведь не воры и не убийцы, друг. Мы — правоверные! Твой прекрасный конь, конечно, принадлежит тебе, хоть у меня и есть золото…
— Он не продаётся, обарий.
— Ты даже не выслушал моё предложение!
— Хоть бы за все Семь Святых сокровищ — не продам, — прорычал Калам.
— Тогда не будем больше об этом говорить. — Главарь подобрал бурдюк и снова предложил его Каламу.
Тот принял вино, но на этот раз лишь намочил губы.
— Печальны времена, — продолжил главарь, — когда доверие — редкость между братьями-воинами. Мы ведь все скачем во имя Ша’ик. У всех нас один, ненавистный враг. Ночи — такие, как эта, когда выдалась минута мира под звёздами среди священной войны, — созданы для празднества и братства, друг.
— Своими словами ты уловил всю красоту нашей борьбы, — сказал Калам. Слова так легко летят по-над ужасами, жестокостью и страхом, что вообще удивительно, как кто-то кому-то ещё доверяет.
— А теперь ты отдашь мне своего коня и этот прекрасный клинок, который я вижу у тебя за поясом.
Смех убийцы был похож на тихий рокот.
— Я насчитал семерых: четверо передо мной, трое где-то за спиной. — Он помолчал, глядя в высвеченные огнём глаза главаря. — Дело будет рискованное, но я уж побеспокоюсь, чтоб тебя убить первым, друг.
Разбойник смешался, затем ответил с улыбкой:
— Нет у тебя чувства юмора. Ты, видно, слишком давно странствуешь один, раз отвык от солдатских розыгрышей. Ты голоден? Нынче утром мы нашли отряд мезланов, и они очень щедро оделили нас своими припасами и прочим имуществом. На рассвете мы к ним снова заглянем. Среди них есть и женщины.
Калам нахмурился.
— Это такая у тебя война против мезланов? Все вы вооружены, все на конях — почему не присоединились к армиям Апокалипсиса? Камисту Релою нужны такие воины, как вы. Я еду на юг, чтоб поспеть к осаде Арэна, которая наверняка скоро начнётся.
— И мы тоже — хотим войти в распахнутые врата Арэна! — пылко отозвался главарь. — Более того, мы с собой ведём скот, чтобы накормить своих братьев по оружию! Ты что же, хочешь, чтобы мы отпустили богатых мезланов, которые нам попались?
— Одан их убьёт и без нашей помощи, — сказал убийца. — Их волы теперь у вас.
Распахнутые ворота Арэна… и внутри джистал. Что это значит? «Джистал». Незнакомое слово, не из наречий Семи Городов. Фаларское?
Услышав слова Калама, главарь помрачнел.
— Мы их возьмём на рассвете. Ты с нами, мекрал?
— Они к югу отсюда?
— Точно. Меньше часа езды.
— Я и так в этом направлении еду, так что буду с вами.
— Отлично!
— Но нет ничего святого в изнасиловании, — проворчал Калам.
— Святого — ничего. — Главарь ухмыльнулся. — Зато справедливо.
…Выехали ночью, под сияющими звёздами. Один из разбойников остался в лагере с волами и прочей добычей, так что с Каламом отправились шестеро. У каждого за плечом был лук с двойным изгибом, но стрел явно не хватало — ни в одном колчане убийца не заметил больше трёх, да и те — с сильно истрёпанным оперением. Толку от них — только если стрелять с близкого расстояния.
Борду, главарь разбойников, сказал Каламу, что всего малазанских беженцев пятеро — один солдат, две женщины и два маленьких мальчика. Он был уверен, что солдата ранили во время первого боя, поэтому Борду не ожидал особого сопротивления. Сначала надо убить мужчину.
— А потом поиграем с женщинами и мальчиками… Может, ты тогда передумаешь, мекрал.
Калам в ответ только хмыкнул. Таких людей он знал. Храбрились они, только пока числом превосходили жертв, а доблестью полагали возможность задавить и запугать беспомощных жертв. Таких созданий в мире было полно, и когда в стране началась война, для них наступило раздолье. Такова жестокая тень всякой благородной борьбы. По-эрлийски их называли «э’птарх ле’джебран» — «стервятники насилия».
Впереди иссохшая кожа прерии растрескалась. Сутулые гранитные глыбы поднимались над травой на склонах нескольких невысоких холмов. Слабый свет костра освещал одну из таких скал. Калам покачал головой. Подобная беспечность во враждебной стране недостойна солдата.
Борду поднял руку и остановил небольшой отряд примерно в полусотне шагов от гранитной глыбы.
— Отводите глаза от огня, — прошептал он остальным. — Пусть лучше эти дурни будут слепы в темноте, а не мы. Теперь — расходимся. Мы с мекралом зайдём с другой стороны. Дайте нам пятьдесят вздохов, затем нападайте.
Калам прищурился, глядя на главаря. Зайдёшь с другой стороны, рискуешь поймать стрелу-другую от остальных разбойников во время боя. Опять солдатский розыгрыш, ясно. Калам ничего не сказал и поехал бок о бок с Борду.
— Твои люди хорошо стреляют из луков? — поинтересовался убийца через несколько минут.
— Жалят, как гадюки, мекрал.
— И с такого же расстояния, — пробормотал Калам.
— Они не промахнутся.
— Не сомневаюсь.
— Боишься, мекрал? Ты — такой здоровый, опасный. И ясно как день, что воин. Я удивлён.
— Сейчас ещё больше удивишься, — сказал Калам и резко провёл клинком по горлу Борду.
Хлынула кровь. Главарь забулькал и повалился назад в седле, так что рана на шее жутко хлюпнула.
Убийца спрятал нож. Подъехал ближе вовремя, чтобы подхватить тело, выровнять его в седле и удержать одной рукой за спину.
— Проедем ещё немного вместе, — проговорил Калам. — И да сдерут Семь Святых шкуру с твоей неверной души.
Как, несомненно, сдерут и с моей в свой срок.
Впереди показался дрожащий огонь костра. Крики вдалеке ознаменовали нападение. Копыта коней застучали по твёрдой земле. Калам пустил жеребца лёгким галопом. Конь Борду не отставал, тело главаря болталось из стороны в сторону, голова свалилась набок, так что ухо прижалось к плечу.
Они добрались до склона холма — с этой стороны он был пологий, взобраться по нему было легче. Калам уже видел нападавших: разбойники въехали в круг света, стрелы полетели в укрытые одеялами фигуры у огня.
По звуку Калам мгновенно понял, что тел под одеялами нет. Солдат оказался толковый — устроил западню. Убийца ухмыльнулся. Он толкнул тело Борду на переднюю луку седла и сильно шлёпнул коня по крупу. Тот помчался к свету.
Убийца быстро остановил своего жеребца и скользнул на землю, оставаясь в темноте за пределами светового круга, а затем беззвучно двинулся вперёд.