Матрасники насторожились.
— А вот, слышите?
Костей привстал и вперил взгляд в недалекое русло сухого ручья.
— Вы слышите? Журчит! А кто это там журчит? Мы же вроде все здесь, у костра?
Матрасники заволновались, пересчитывая друг друга. Журчание между тем не стихало, наоборот, усилилось.
— А здоровенный снежный человек! — с нервным смешком сказала Гала.
— Да бросьте! — теперь уже Костей радостно фыркнул. — Я же пошутил, это просто вода. Гром слышали? То-то. Там, выше, гроза прошла, вот русло и наполняется. В горных речках вода прибывает мгновенно, так что будут вам утром водопады на загляденье! А ночью соблюдайте осторожность, пожалуйста, не подходите к ручью. Кажется, дождь начинается, глинистый берег будет скользким, как бы в воду не упасть!
Матрасники одобрительно загудели, и даже вредина Гала согласно кивнула.
«Вот и славно», — подумал Костей и закрыл глаза, наконец-то довольный миром и собой в нем.
Но миг гармонии отнюдь не затянулся. Секундой позже в непроглядном мраке выше по склону пугающе затрещали кусты и ветки.
— Неужто олень? — обрадовалась любознательная Гала.
Матрасники загомонили, и те, кто потрезвее, схватились за фонарики. Сразу несколько лучей ударили в чащу и выхватили из тьмы большое, живое, мохнатое…
— Или это зубр?! — Близорукая Гала торопливо протерла очки. — Да это же медведь!
Костей попятился, проклиная свои выдумки о встречах с заповедной фауной. Черт, как накликал, в самом деле!
Тем временем заповедный медведь промычал что-то очень похожее на «Вашу ж мать!» и отшатнулся от слепящего света во тьму.
Поскакавшие за ним фонарики осветили помятый сотрясающийся куст барбариса. По реликтовым папоротникам прошла трескучая волна, мощно плеснуло, и Костей первым нарушил свой собственный запрет, в три прыжка переместившись к ручью.
Тут же бок о бок с ним встала азартно сопящая Гала.
— Мне кажется, что это не медведь, — замирающим от ужаса и восторга голосом зашептала она. — Медведи не говорят человеческим голосом, и потом, вы заметили, на нем была красная майка! Я вынуждена извиниться, Константин, похоже, вы были правы, они действительно существуют — кавказские йети…
— Да заткнись ты! — визгливо выкрикнул Костей, дрожащей рукой направляя фонарик на ручей под обрывом.
Острый луч располосовал рябую воду, как пограничный прожектор.
Сверху, приближаясь и усиливаясь, донесся придушенный вопль:
— А-а-а-а-а!
И по канаве лесного ручья, как по катальной горке аквапарка, в вихре брызг пролетела мохнатая туша очень крупного и явно живого йети, одетого с неподобающей размерам несерьезностью. Костей отчетливо разглядел задравшуюся до звериной морды распашонку и обалдело подумал, что от великого до смешного действительно всего один шаг. Кто бы мог подумать, что кавказский йети одевается, как диснеевский Винни-Пух?!
Кто бы что ни думал, я девушка честная, чистая, почти безгрешная, совестью не мучимая и бессонницей не страдающая.
Закрыв глаза по команде «отбой», я открываю их по сигналу «подъем», который голосистый антикварный будильник под аплодисменты моей ладони по тумбочке исполняет на бис раз пятнадцать. А если среди ночи мне нужно посетить уборную, я успешно делаю это в полусне, как лунатик.
Но это дома! В родной квартире, где мне знаком каждый угол — зря, что ли, я провела в тех углах чуть ли не половину детства? Бабуля — педагог старинной закалки — в конфликтных ситуациях сразу же растаскивала нас с Зямой по углам, как рефери — боксеров.
Нынешней ночью вокруг меня был дикий лес. Во сне я об этом обстоятельстве забыла и, ощутив многозначительное давление в районе мочевого пузыря, на полном автопилоте двинулась по ломаной линии, напоминающей большую печатную «L» в начертании шрифтом с засечками. В нашей квартире эта буква конфигуративно совпадает с маршрутом «моя кровать — санузел», и до сих пор я неизменно попадала туда, куда мне было нужно.
Но на сей раз дотоле приличная путеводная буква бессовестным образом меня подвела. То есть поначалу все было хорошо: я удачно вписалась в проемы между колоннообразными стволами, не запуталась в колючках и в принципе двигалась в правильном направлении. Не совсем к ватерклозету, но все же к единственно возможному в данной ситуации месту проведения водных процедур — к ручью. Шум воды лишь укрепил меня в уверенности, что я иду, куда надо.
И шествуя важно, в спокойствии чинном, я поскользнулась, оступилась и кубарем покатилась с откоса.
Ну, что я могу сказать? Большое человеческое спасибо неизвестному кутюрье, сочинившему медвежий костюм для Русляндии!
Здоровенная и крепкая, точно термитник, звериная башка сработала не хуже шлема и уберегла мою буйну голову от черепно-мозговой травмы. Меховые доспехи на упругом каркасе защитили белое тело, а вот резву ножку я повредила, потому что на скользкий путь к примстившемуся мне ватерклозету неразумно ступила босиком. Крепкие снегоступы, прилагавшиеся к медвежьему костюму в качестве лап, так и остались в зеленой спальне под елочкой — правая лапа рядом с левой, строго параллельно, а носочки вровень, как учила ставить домашние тапочки строгая бабушка…
Не буду врать, я не сразу поняла, что происходит. Меня трясло, швыряло и било, перекрутившаяся башка медведя не позволяла хоть что-то увидеть, а та часть тела, на которую у идиоток вроде меня традиционно приходятся наихудшие приключения, во множестве получала реально выпуклые и рельефные впечатления. К тому же мне было очень мокро, но вовсе не потому, что сбылось первоначальное желание опорожнить мочевой пузырь. То есть не только потому.
«Т-то пусто, то г-густо! — вспомнил народную мудрость мой внутренний голос. — С-совсем недавно в с-сухом русле не было ничего, к-кроме камней, а теперь тут и ты, и в-в-вода!»
— Т-так и р-разтак в-вашу мать!!! — икая и подпрыгивая на перекатах, громко озвучила я свое отношение к печальной действительности и в бессильной ярости зарычала, как натуральный дикий зверь. — Чтоб я еще хоть ррраз п-пошла в медведи!
— Еди, еди! — откликнулось слева по борту удивительно звонкое эхо.
Я повернула голову внутри фальш-башки, но ничего не увидела. Со свистом-ревом я летела по ребристому желобу лесного аквапарка еще несколько минут, часов или лет.
Мой внутренний будильник рассыпался в хлам, и мне неведомо, как долго я сидела на отмели, недоверчиво охлопывая дрожащими лапами рыхлое месиво из крупной гальки, грязи и мокрых листьев.
Голова кружилась, бока болели, а задница заледенела, что, в общем-то, было даже к лучшему, потому что отчасти заменяло местную анестезию.
Через некоторое время я сообразила снять медвежью башку, и хлестнувшие по лицу струи ливня уравняли в правах мой зад и голову — теперь я промокла с двух сторон.