— Хеевым! — сердито и громко, чтобы заглушить мои разглагольствования, вскричала Трошкина. — Цеевым, чеевым, шеевым и щеевым!
Она покончила с согласными родного алфвита, выжмурилась обратно и посмотрела на меня.
— Эевым, юевым, яевым, — договорила я исключительно из любезности и получила второй удар подушкой.
— Нет, — с сожалением признала Трошкина и горестно вздохнула. — Все не то. Какая-то понятная была фамилия, очень даже русская.
— Ну, так Шеев и Щеев вполне себе русские, — сказала я, чтобы ее подбодрить.
— Нет, там вначале несъедобное было, — несгибаемая Алка продолжала бороться со склерозом. — И красивое. Кажется, красное.
— Помидор, — предложила я. — Он же томат. И тогда вся фамилия — Борщеев.
— Говорю, несъедобное!
— Тогда турецкий помидор. Они на вкус прям пластмассовые!
— Сама ты помидор! Говорю, красивое!
— Красное, красивое и несъедобное? — Я задумалась.
Первым делом на ум пришли красные резиновые сапожки, в которых я щеголяла в раннем детстве, потом кое-что повзрослее:
— Рубин! Драгоценный камень такой. Или роза. Цветок такой. Или кумач. Первомайский!
— Флаг такой, — машинально договорила Трошкина. — Нет, это все не то… Хотя при слове «роза» что-то у меня в голове щелкнуло. Давай еще про цветы!
— Орхидеи! А что?
Алка вытаращилась на меня, и я торопливо сгенерировала подходящую фамилию:
— Орхидеев! Очень даже логичненько! Слух не режет.
— Ты думаешь? Ну, ладно, давай пока временно будем считать его Орхидеевым.
— Он же Борщеев, он же Маккеев… О! Мак! Красный же цветок!
— Маковеев!!!
Трошкина заорала, как футбольный комментатор в момент решительного штурма ворот:
— Точно, Маковеев! Я вспомнила!
Довольная Алка разулыбалась.
— Значит, Петр Маковеев, — я сноровисто подклеила к цветочной фамилии известное нам Колобковое имя и потерла ладони. — Считай, что он у нас в руках!
— Не, он уже в руце божей, — напомнила Трошкина.
— Это да, я же о другом. Так, у тебя есть Интернет? — Я огляделась и радостно забормотала: — Сейчас мы найдем его, Петрушу Маковеева, не уйдет Колобок от Индии Кузнецовой, это ему не от бабушки с дедушкой драпать, я ж его из-под земли достану…
— Лучше не надо из-под земли, — поежилась Алка. — Пусть она ему будет пухом… Да и нет у меня тут Интернета, к сожалению. А смартфон в машине лежит, в бардачке. Третий день.
Она заволновалась:
— Ой, а если мне Зяма звонил?!
— Это вряд ли, — успокоила я ее. — Зяма сейчас очень, очень занят. Творчеством. Ты за него не беспокойся, он с папулей на даче, я его вчера видела. Жив твой Зяма, здоров и вынашивает, так сказать, творческие планы по-большому. То есть большие творческие планы он вынашивает.
— Что-то ты темнишь, — сузила глазки умница Трошкина. — Говоришь, Зяма в Буркове? А ты-то там как оказалась?
— Ой, ты же ничего не знаешь!
Я спохватилась и пересказала подружке историю своих приключений, начиная с лихого побега в медвежьем костюме и до дерзкого камбэка в образе сестры Смеловского.
Это вернуло нас к теме отсутствующего Интернета, так как очередную новую сим-карту я оформила на Лелькин паспорт и телефончик для нее купила дешевый, плохонький, без возможности путаться во Всемирной паутине.
Бессовестно поржав над моими бедами, Алка притихла и задумчиво покусала губу:
— А Кулебякин нам в наших поисках не поможет? У полиции наверняка есть информация о личности жертвы, и Денису не составит большого труда все узнать.
— У меня нет уверенности, что Кулебякин поможет нам, а не полиции, — призналась я.
— Хм, хм… Так что, опять все сами?
Трошкина неожиданно оживилась. Знаю я ее! В душе Алка редкая авантюристка. По собственной воле она в опасные приключения не ввязывается, но уж если обстоятельства складываются так, что динамичного триллера не избежать, Трошкина сыграет свою роль достойно «Оскара»!
— Мне нужно еще день побыть в Русляндии, чтобы закончить работу Сараховой-Смеловской, — сказала я. — А потом предлагаю вернуться в город и плотно заняться расследованием убийства гражданина Маковеева и попытки подвода под монастырь гражданки Кузнецовой. Чует моя душа, стоит за этим один какой-то затейник или затейница.
— А мне бы надо выбраться отсюда, пока снова не пришли менты с клещами вырывать из меня правду-матку о личности подозрительной подружки, — разумно рассудила Алка и тут же подхватилась собирать свои вещи.
Их у нее и было-то всего ничего, один портфельчик.
— Я далеко не уеду, тебя подожду. Поселюсь тут, рядом, в частном секторе, — заталкивая в него вещички, планировала Трошкина. — Частники паспорт не спросят и дорого не возьмут, а ты, когда освободишься, мне звякнешь…
— Звякну, — согласилась я.
И тут отчетливо звякнуло за дверью. Трошкина замерла, как встревоженный суслик. Я живо вообразила притаившуюся в коридоре группу захвата. В дверь постучали.
— Не открывай, — одними губами шепнула Алка.
Я кивнула и на цыпочках подкралась к окну. Там был изящный намек на балкончик, а рядом с ним ниша с решеткой, маскирующей кондиционер. Потом снова балкончик, снова решетка и огороженная невысоким барьером площадка, на которой когда-нибудь появится летний танцпол ночного клуба «Башня Шута».
— Гражданка Трошкина! Откройте, полиция! — строго сказали за дверью, и Алка отмерла.
Я вовремя ухватила ее за руку, помешав в панике выброситься в окошко.
— Спокойно вышла на балкон, — зашептала я подружке на ухо. — Крепко держась за решетку, переступила в нишу, потом на следующий балкон, снова в нишу и на площадку! Совсем чепуховая физкультура, ты справишься запросто!
— А ты? — прощально пискнула послушная Алка уже с балкончика.
Я оглянулась на дверь и секунду, не больше, подумала.
— И я! Давай, живее двигайся!
Я тоже полезла в окно.
Нельзя мне было спалить себя-Смеловскую, никак нельзя! Такими темпами у меня все добрые знакомые с запасными паспортами очень скоро закончатся!
Через минуту, не успев ни испугаться, ни запыхаться, мы с Трошкиной резво ссыпались с лестницы в Башне Шута в тихий садик и, хоронясь под пальмами, ушли с территории замка.
— Чего им было подземный ход не вырыть, — бурчала Трошкина, критикуя архитекторов, не предусмотревших возможность тайного отступления из цитадели.
Забрать со стоянки Алкин «Фольксваген» мы не решились и утекли пешком. Найти кров и стол в частном секторе труда не составило. Некий дядя Гиви, мохнатый, как мой йети, только черного цвета, и одетый в юбку-фартук, как у средиземноморского официанта, сдал нам прекрасную комнату над гаражом и накормил превосходным шашлыком собственного изготовления.