– И что?
– Не бойся, она не пострадала. Столкнулись, как в газетах пишут, конкурирующие группировки. Результат – восемь трупов. Но,– Саэтдинов понизил голос,– учитывая, кто именно нам позвонил, я лично допускаю другую версию.
– А кто позвонил?
– Сэнсэй наш! Зимородинский! Ты что, его как охрану к ней приставил?
– Нет,– Ласковину сразу стало спокойней.– Он сам.
– Тогда смотри в оба! – Саэтдинов подмигнул.– Такая девушка! И такой мужчина!
– Слава в собственной жене души не чает! – отмахнулся Андрей.– А я его должник!
– Вот и скажи ему об этом. Они там вдвоем, снаружи. А теперь давай-ка с тебя показания снимем.
– Зачем?
– Затем, что ты накаркал: я теперь это дело веду.
Через пять минут Саэтдинов поднялся.
– Ну, поправляйся,– сказал он.– А я пойду дурным делом заниматься. Год-два – и придется опять его ловить.
– Не придется,– со значением произнес Ласковин.– Не беспокойся.
Саэтдинов внимательно посмотрел на него.
– Ах да,– сказал он,– ты же Спортсмен. Хотя по нынешнему твоему виду не скажешь. Спасибо, утешил. Смотри опять на пулю не нарвись!
– Уж не сомневайся.
– Как тебе тут, не обижают?
– Пока нет.
– Ну, будь здоров, поправляйся!
– Ну ладно, ладно, все уже кончилось,– приговаривал Андрей, здоровой рукой поглаживая Наташу по голове.– Я же обещал, что не оставлю тебя одну.
– Я не плакала,– проговорила девушка.– Честное слово, я только сейчас… Уже все.
Она вытерла глаза и улыбнулась.
Зимородинский, который вот уже полчаса деликатно смотрел в окно, повернулся к Андрею.
– А ты хорошо сохранился,– произнес он с улыбкой.– Победитель! Больше на меня не сердишься?
– Я твой должник,– с чувством сказал Андрей.– Ростик мне рассказал! Забыл только спросить, Юру нашли?
– Его там не было. Ладно, успокойся. Парень дома. Лешинов отпустил его. В тот же день.
«Выходит, он сказал правду»,– подумал Ласковин.
Теперь это уже не важно.
– Теперь это уже не важно,– сказал Зимородинский.– Только давай без «должников». Кто кому должен, это еще неизвестно.
– Как скажешь,– согласился Андрей.– Слушай, это ты за меня деньги заплатил?
– Шиляй,– ответил Вячеслав Михайлович.– Сказал, что ты его здорово развлек. И в долю никого не взял. Так ребята решили тебе на машину скинуться.
Он усмехнулся и похлопал Ласковина по здоровой руке.
– Так у меня же есть!
– Уже нет. Взорвали. Три дня назад. Не везет твоему транспорту. Я тебе тут мумиё принес. И еще кое-что укрепляющее.
– А кто взорвал? – забеспокоился Ласковин.
– Не заморачивайся. Это – отдача. На данный момент ты чист. Никаких хвостов. Понимаешь, о чем я?
– Понимаю. Откуда ты знаешь?
– Знаю. Хотя это и…
Тут он посмотрел на Наташу и продолжать не стал.
В палату заглянула сиделка.
– Заканчивайте,– сказала она.– Больной устал.
– Я не устал! – запротестовал Андрей.
– Доктору лучше знать,– Зимородинский подмигнул медсестре.– Знаешь анекдот: приходит практикантка к врачу, говорит: «Больной сказал, что ему стало хуже».– «Только врач знает, хуже ему или нет,– поправляет доктор.– Больной думает, что ему стало хуже!» Та уходит, но через десять минут возвращается. «Что опять?» – недовольно спрашивает врач. «Доктор,– говорит практикантка,– больной думает, что он умер!» Так что не ерепенься.– И сиделке: – Доктор, мы уже уходим. Еще одна минута.
– Красивая девушка, смотри не влюбись,– улыбнулась Наташа, поглядев на закрывшуюся дверь.
– Ты – лучше. Завтра придешь?
– Сегодня, часов в семь. Ты не против?
– Я буду счастлив!
Ласковин смотрел телевизор, когда медсестра, другая, вечерняя, заглянув, сообщила: к нему посетитель.
Андрей, заранее улыбаясь, кивнул: жду.
Но это была не Наташа.
В палату, смущенно улыбаясь, с большим пакетом в руках вошел Смушко.
– Можно?
– Григорий Степанович! Здравствуйте! Ласковин действительно был рад его видеть. Но почему Смушко один? Где отец Егорий?
– Вот,– сказал Степаныч, взгромоздив пакет на стол.– Я тут тебе немного фруктов принес, сочку. Как себя чувствуешь?
– Вполне, а вы?
Выглядел Смушко неважно, больным и постаревшим.
– Как приют? – спросил Ласковин.– Да вы садитесь! Хоть на стул, хоть на кровать! Смушко сел.
– Почти построили,– сказал он без всякого воодушевления.– Пятого июня откроем.
И замолк. Андрей тоже молчал. Пауза длилась минут пять. Потом Ласковин, решившись, спросил:
– А что отец Егорий, как он?
– Что?
– Ну батюшка наш, почему не пришел? Что-нибудь не так?
Лицо Григория Степановича исказилось, как от сильной боли. Губы дрогнули, словно он хотел что-то сказать, во не мог.
– Что случилось? – спросил, предчувствуя недоброе, Андрей.
– Так ты не знаешь…– медленно проговорил Смушко.– Умер наш батюшка, Андрюша. Умер.
Спустя полтора месяца у одного из двухэтажных особнячков на Каменном острове остановился черный «Ауди-А4». Из него вышел среднего роста мужчина в белом костюме спортивного покроя.
Поднявшись по лестнице к парадным дверям только что отреставрированного особнячка, мужчина вошел внутрь.
В холле он остановился, осматриваясь.
– Господин!
Охранник, хоть и не в пятнистом комбинезоне, а в белой рубашке при галстуке, выглядел внушительно.
Мужчина повернулся. Его светлые волосы и глаза казались еще светлее на загорелом лице. Охранник почему-то смутился.
– Прошу прощения, вы к кому?
– Мне нужен Владлен Петрович Грушин.
– Еще раз прошу прощения, вам назначено? Мужчина посмотрел так, что охраннику захотелось немедленно вызвать помощь.
– Он меня примет.
Тон, которым это было сказано, не допускал сомнений.
– Где его кабинет?
– Второй этаж налево,– почти помимо своей воли ответил охранник.
Мужчина кивнул и направился к мраморной лестнице.
– Э… Одну минуту!
Мужчина в белом костюме повернулся.
– Оружие!