КАП-КАП-КАП!
Прямо в водосточную трубу.
А по улице в этот самый момент шёл малыш. Он шагал, весело пританцовывая, и нёс в пакете длинный батон.
И вдруг малыш остановился в недоумении. Он увидел, как из водосточной трубы с тихим звоном выкатывались, падали и разбивались маленькие круглые ледышки:
ДЗИНЬ! ДЗИНЬ! ДЗИНЬ!
В эти крохотные ледышки превращались слёзы Чучела-Мяучела, плакавшего наверху, на крыше.
Малыш некоторое время понаблюдал за ледышками, а потом не выдержал, всунул голову в трубу и посмотрел вверх.
Там, далеко и высоко, он увидел большие грустные зелёные глаза.
ТЫ КТО? – удивлённо спросил малыш.
ЧУЧЕЛО-МЯУЧЕЛО, – печально отозвалось сверху.
А ЧТО ТЫ ПЛАЧЕШЬ? – поинтересовался малыш.
Я ХОТЕЛО СПЕТЬ, – грустно сказало Чучело-Мяучело. – А НИКОМУ НЕ НУЖНО.
И оно снова заплакало.
Крохотные ледышки посыпались малышу на лицо.
ЭЙ, ПОДОЖДИ! – сказал он. – СПОЙ!
НИКОГДА! – шмыгнув чёрным носом, ответило Чучело-Мяучело.
ПОЖАЛУЙСТА! – попросил малыш.
Чучело-Мяучело перестало плакать и хмыкнуло:
ХМ!
Потом тронуло гитарные струны и робко запело:
УТРО НАЧИНАЕТСЯ!..
ЗДОРОВО! – сказал малыш.
ПРАВДА? – застенчиво спросило Чучело-Мяучело.
ПРАВДА! СПОЙ ЕЩЁ!!!
И обрадованное Чучело-Мяучело стало наконец всё громче и веселее петь свою любимую песню про утро и про чудесную страну детства.
И песня эта, усиленная водосточной трубой, разносилась по всему городу.
Все стали собираться около трубы, чтобы её послушать. И рабочий Петров, и мужчина в шляпе, и молодая мамаша с ребёнком, и мальчишки с усатым учителем…
И такая прекрасная была песня, что все не выдержали и зааплодировали.
И тогда смущённое Чучело-Мяучело скользнуло вниз по водосточной трубе и предстало перед всеми:
ПЛЮХ!
ДА ЭТО ЖЕ!.. – поразился Петров.
ВОТ ЭТО КТО! – возмутился мужчина в шляпе.
ДЕРЖИ ЕГО! – завопили мальчишки.
Бедное Чучело-Мяучело приготовилось уже было юркнуть обратно, но малыш заслонил собой трубу.
ПОЙ! – снова сказал он.
И Чучелу-Мяучелу ничего не оставалось, как продолжать петь…
А пока оно пело, шаловливый ветер снова сдул шляпу с головы мужчины:
ФЬЮИ-И-И!
Но песня была такая замечательная, что шляпа, покружившись, сама собой опустилась обратно на голову:
ОП!
И ребёнок в коляске давно перестал плакать и весело подпевал:
УА! УА! УА!
И мальчишки без всяких команд учителя вдруг стали выполнять свои упражнения. Но делали это так задорно и радостно, что все вокруг опять захлопали от удовольствия.
И мало того, к удивлению рабочего Петрова, сами собой легко сложились ящики.
А к изумлению мужчины в шляпе, вдруг сам собой захлопнулся капот машины:
БАМ!
И она наконец-то завелась:
ТЫХ-ТУХ-ТЫХ! ТЫХ-ТУХ-ТЫХ!
И тут же опять запела птичка:
ПИУ-ПИУ-ПИУ!
И взбухли, и зазеленели почки на дереве.
И тогда рабочий Петров достал из кармана фартука бутылку молока, налил его в мисочку и придвинул мисочку к Чучелу-Мяучелу.
И Чучело-Мяучело с удовольствием выпило молоко, потому что всё больше окон распахивалось в доме и всё больше людей подхватывало его песенку.
А малыш разломил свой батон пополам, протянул половинку Чучелу-Мяучелу, и они пошли вдвоём по весенней улице мимо радостных людей, весело распевающих утреннюю песню.
И люди смотрели на них, а мужчина не выдержал, снял шляпу и замахал им вслед.
И как раз в этот момент окончательно растаявшая сосулька, превратившаяся в огромную каплю, и плюхнулась на его лысую макушку:
ПЛЯМ-М-М!!!
Стихи Михаила Яснова.
Баба-яга устало остановилась, поставила ступу, которую тащила под мышкой, и прислонила метлу к кованой ограде, шедшей вдоль набережной. Она растерянно огляделась.
Вокруг мчались машины, громыхали трамваи, электропоезда, торопились озабоченные люди.
Баба-яга чертыхнулась. В который раз за это долгое путешествие в город из дремучей чащи, в которой она проживала, Баба-яга пожалела, что опрометчиво приняла приглашение своего родича, лешего Кузи. Кузя год назад неожиданно переехал в город и заделался тут домовым-доможилом, переквалифицировался, иначе говоря.
Вообще-то никуда Баба-яга лететь не хотела, ей и в своей избушке на курьих ножках было хорошо, так что она долго отказывалась. Но Кузя настаивал, очень просил быть 4 октября. Это тот самый день, единственный в году, когда лешие бесятся. В этот день знающие люди в лес не ходят, потому как лешие их непременно одурачат и замотают.
Можно, конечно, заблудившемуся присесть на первой колоде, снять с себя и выворотить наизнанку одежду и затем в таком виде надеть на себя обратно. Если ещё при этом проговорить любимую поговорку лешего: «Шёл, нашёл, потерял» или закричать: «Овечья морда, овечья шерсть!», то можно надеяться, что леший отступится и исчезнет с криком: «А… догадался!»
Но вообще-то шансов уберечься мало. Этот день особый.
Впрочем, став домовым, Кузя сильно изменился, сообщал, что теперь его за древность лет уважительно называют дедушкой и потому порешил он 4 октября от проказ удержаться, в связи с чем и пригласил Бабу-ягу при его примерном поведении присутствовать.
Баба-яга тяжело вздохнула, пытаясь сообразить, как же ей теперь разыскать улицу, где находился тот старый дом, на чердаке которого и поселился бывший леший.
– Чего встала, старая? – грубо сказал ей шедший мимо прохожий в чёрной кожаной куртке. – Мети давай, вон мусора сколько!
И нахально бросил ей под ноги окурок.
Мало того, походя ещё и задел метлу, от чего она покосилась, упала и на глазах у Бабы-яги соскользнула сквозь отверстие в ограде прямо вниз, в реку.
Баба-яга ахнула.
– Будь ты проклят! – выругалась она вслед кожаной куртке. – Чтоб тебе пусто было! Чтоб тебя черти в болото утащили!
Кожаная куртка, пройдя ещё немного, вдруг сбился со своего уверенного шага, завертелся на одном месте, закручиваясь всё быстрее и быстрее, так что его уже и разглядеть было нельзя, а потом и вовсе исчез. Шедшая навстречу ему тётка в ужасе остановилась и перекрестилась.