– Чего? – удивился Васечкин, лихо забивая «козла».

– Ты это своё «чего» брось! – рассердилась Инна Андреевна. – И отвечай на вопрос. Зачем ты отвинчивал гайку?

– Была бы не нужна, не отвинчивал бы, – невозмутимо заметил Васечкин, не отрываясь при этом от игры.

– Для чего же тебе понадобилась гайка? – взмолилась Инна Андреевна, неожиданно почувствовавшая, что весь её пыл куда-то улетучился.

– Мы их сдаём, – сжалился Васечкин и смачно шлёпнул очередную костяшку об стол.

– Куда сдаёте? – поразилась Инна Андреевна.

– Знамо куда, в металлолом, – усмехнулся Васечкин.

– Но для металлолома ты мог бы взять кастрюлю какую-нибудь ржавую, корыто, да гвоздик, наконец! – воскликнула потрясённая услышанным руководительница.

– Корыто на дороге не валяется, – терпеливо объяснил ей Васечкин, по-прежнему не отвлекаясь от игры. – А гвоздик… что, гвоздик? Тьфу! Лучше гайки не найти. Тяжёлая, и дыра есть! – резонно заключил он.

– Неужели ты, Васечкин, не понимаешь, к чему ведёт это отвинчивание? – всё больше уставая от этого разговора, спросила Инна Андреевна. – Отчего, по-твоему, происходит крушение поездов?

– Уж сколько лет всем классом отвинчиваем – и хоть бы что! – возмутился Васечкин, наконец отрываясь от домино. – А тут крушение, скажете тоже!

– Говорят, у тебя есть ещё одна гайка! – всё ещё не сдавалась учительница. – Эту ты в каком месте отвинтил и когда?

– Эту не я отвинтил, эту мне Петров дал, – доверительно сообщил Васечкин, кивая на просиявшего при этом Петрова. – А если вы вот про эту, – при этих словах Васечкин извлёк из кармана здоровенную ржавую гайку, – то эту мы вместе с Митрофановым вывинтили из 4-го «А». Они по металлолому здорово отстали. Им этих гаек много требуется, штук сорок, не меньше!

– Ты что, Васечкин? – прошептала ошеломлённая Инна Андреевна. – Завтра приведёшь в школу родителей! – сказала она, беря себя в руки.

– Чего? – в свою очередь поразился Васечкин.

– Родителей, говорю, приведёшь! – твёрдо повторила Инна Андреевна.

– За что это? – возмутился Васечкин. – Было бы за что, привёл бы. А то так, за здорово живёшь. И не курил, кажись, и не дрался! А если вы насчёт успеваемости сомневаетесь, то не верьте старосте. Нас два друга, вон Петров Василий и я, стало быть, Пётр Васечкин!..

– Хватит, хватит, Васечкин! – неожиданно тонким голосом закричала Инна Андреевна. – Ты… ты… ты… – Так и не найдя нужных слов, она безнадёжно махнула рукой, повернулась и пошла прочь.

Петров поглядел ей вслед, пожал плечами и покосился на друга.

– Мой выигрыш! – довольно сказал Васечкин и что было сил влепил костяшку домино в деревянную поверхность стола.

В мире прекрасного

Была зима. Петров и Васечкин прогуливали контрольную по математике. Они шли по аллее красивого заснеженного парка вдоль прекрасных античных статуй.

– Слышь, Петь, это кто такой? – неожиданно поинтересовался Петров, останавливаясь около статуи могучего с курчавой бородой.

– Это? – переспросил Васечкин, никогда не признающийся в том, что он чего-то не знает.

– Это Геракл, – быстро прочёл он имя на постаменте. – Древнегреческий богатырь, – пояснил он другу.

– Ну, морда! – восхитился Петров, разглядывая Геракла.

– А это ещё кто такая? – удивился он, подходя к статуе, стоящей на другой стороне аллеи.

– А это мы сейчас поглядим, – солидно ответил Васечкин, в свою очередь приблизившись к мраморному изваянию.

– Ага! – удовлетворённо сказал он. – Это Афродита – богиня любви и красоты.

– Во, морда! – почему-то обрадовался Петров.

– Ща я ей зафинидилю! – пообещал Васечкин, нагибаясь и сгребая снег, чтобы сделать хороший снежок. – В глаз!

Он размахнулся и залепил Афродите в правый глаз.

– Класс! – восхитился Петров. – Ну-ка я попробую!

И он залепил Афродите в левый глаз.

– Ща я ей в нос вмажу! – разгорячился Васечкин.

– А я в лоб! – не уступал Петров.

Друзья побросали портфели и открыли по Афродите настоящий ураганный огонь.

Геракл, неподвижно стоящий напротив богини красоты в течение последних трехсот лет, неожиданно вздрогнул. Его мраморное сердце не смогло перенести подобного поведения по отношению к прекрасной даме.

Геракл ожил, с некоторым скрежетом нагнулся, слепил огромный, диаметром в полметра, снежный ком, размахнулся и запустил его в увлечённых своим занятием друзей.

После чего с чувством исполненного долга выпрямился и опять замер в прежней позе ещё на последующие триста лет.

– Это кто здесь хулиганит? – возмущённо спросил Васечкин, выбираясь из сугроба, в который его опрокинул меткий бросок греческого героя.

– А?! – грозно спросил вылезший вслед за ним Петров, выплёвывая изо рта снег.

Но вокруг никого не было.

Только неподвижный Геракл безмолвно взирал на обоих друзей. И казалось, лёгкая усмешка прячется в уголке его твёрдо очерченных мраморных губ.

Пролетая над родной школой

В 3-м «Б» шёл урок литературы.

– «Кабы я была царица, – читала пушкинские строки Алла Иванна, – говорит её сестрица, то на весь бы мир одна наткала бы полотна».

Люда Яблочкина посмотрела на свою давнишнюю соперницу Машу Старцеву. Её очень интересовало, что бы сделала Маша, будучи царицей. Та, однако, никак не прореагировала на яблочкинский взгляд. Раскрыв рот, она внимала великой поэзии.

– «Кабы я была царица, – продолжала Алла Иванна, – третья молвила сестрица, я б для батюшки царя родила богатыря».

На этот раз Маша Старцева почему-то очень гордо окинула взглядом Люду Яблочкину. Было впечатление, что именно этого она и ожидала от третьей сестрицы.

– «Только вымолвить успела, дверь тихонько заскрипела…»

Не успела Алла Иванна произнести эти строки, как дверь действительно заскрипела, и в класс бочком просунулся Васечкин.

– «…и в светлицу входит царь», – иронически закончила Алла Иванна.