Book.

– То, что произошло в этом сарае до моего прихода, меня не касается, – заявила она, не скрывая презрения к прежней хозяйке дома. А касалось ее, мол, то, что вся эта подозрительная история не принесла никакой пользы, кроме как новый рот, который нужно прокормить, чем она и попрекала без конца Полисену.

И это было неправдой, потому что Лукреция по-прежнему отдавала подруге по два-три флорина, заработанных представлениями, и их с избытком хватало не только на пропитание Полисены, но и на лекарства больному, а также на хлеб и молоко для малышей и для поросенка.

Но мачеха делала вид, что этого не замечает, и продолжала твердить, что Полисена – дармоедка и пора бы ей наконец чем-нибудь заняться, чтобы зарабатывать на жизнь.

Узнав, что девочка не чужая, а член семьи, мачеха тут же решила: то же самое относится и к поросенку. Она долго раздумывала, не зарезать ли его сразу для жаркого.

– Никогда не доводилось поесть такого нежного мяска, – говорила она, и у нее изо рта текли слюнки. – Его, конечно, на всех не хватит. Надо положить в кастрюлю побольше картошки, тогда старшие смогут макать ее в соус.

Полисена с тревогой прислушивалась к этим рассуждениям, надеясь, что у Бернарда хватит мужества помочь ей защитить бедняжку Белоцветика.

Потом, к счастью, мачеха решила все-таки откормить поросенка на ветчину и прогнала его во двор, посадив в такую тесную клетку, что тот не мог даже пошевельнуться. Клетка была маленькой, узкой и грязной, прямо по пословице: «Чистая хрюшка не наест брюшка».

Несмотря на все свои претензии, мачеха была очень даже довольна, что ее новая служанка сильнее и способнее бедных близняшек. Теперь Полисена не могла оставаться весь день у отцовского изголовья. Она тоже ходила в лес и поле за грибами, горьким луком и дикими травами. Ей приходилось копаться палкой в песке в поисках моллюсков, которых мачеха затем продавала на урагальском постоялом дворе. Бедняжка должна была подметать пол, готовить еду и смотреть за тремя младшими детьми. Хотя она старалась изо всех сил, по вечерам мачеха всегда ругала ее за какую-нибудь оплошность или находила любой другой предлог, чтобы ее поколотить. Она била девочку щеткой и скалкой, метлой и веслом, плетью и кочергой.

Полисена была в отчаянии. По утрам, когда ее навещала Лукреция, она рыдала у той на плече.

– Теперь она хочет, чтобы я ходила по домам в деревне и клянчила помои для поросенка. Но он не любит эту гадость, а мне стыдно!

– Не волнуйся, – сказала Лукреция. – Вместо тебя пойду я. Буду просить кожуру от фруктов и овощей и скажу, что это для моих зверей. Мне-то дадут с удовольствием. У меня уже целая куча золотых, я их спрятала в чулке под матрасом. Но все думают, что я бедная голодная сиротка.

– Мне ни за что не вернуть тебе твоих флоринов, – хныкала Полисена. – Когда мы отправлялись в путь, я была уверена, что я принцесса, а сейчас… – И она в отчаянии разводила руками, указывая на убогое убранство лачуги.

– Считай, что это долгосрочный кредит, – успокоила ее Лукреция, которой не хотелось изображать из себя благодетельницу и унижать Полисену. – Когда твой отец выздоровеет и расскажет все, чего ты еще не знаешь, то ты распрощаешься с ним, и мы уедем вместе. Уверена, из тебя выйдет прекрасная актриса, будешь грести деньги лопатой.

– Но дочь должна оставаться с родителями! – возмутилась Полисена.

Лукреция рассмеялась:

– До сих пор им и без тебя было неплохо. И вполне смогут так жить и дальше!

– Какая же ты бессердечная!

Полисене удавалось все это терпеть только потому, что рыбак начал показывать слабые признаки улучшения. Теперь он мог ворочаться в постели, вздыхал, глотал куски твердой пищи, шевелил руками и ногами. Наверняка скоро придет в сознание.

Однажды мачеха совершила нечто ужасное.

Вот уже несколько дней Полисена замечала, что та с необычайным вниманием рассматривала ее по утрам, когда она причесывалась. У всех детей, в том числе и близняшек, волосы были короткими и спутанными, потому что они не имели привычки время от времени их мыть и хотя бы раз в день расчесывать.

Полисена же могла похвастаться двумя роскошными темными косами до пояса: они были такими густыми, что еще несколько месяцев тому назад, чтобы расчесать их, ей приходилось прибегать к помощи Агнессы.

Теперь же она пыталась справиться сама, потому что любила порядок и гордилась красивой прической.

И мачеха, в отличие от своих детей, старательно заботилась о своей внешности. Ее не волновало, что дети бегают босиком, что они все в грязи и лохмотьях. Она всегда одевалась очень даже прилично и никогда не выходила из дому без шляпки и перчаток. Дома проводила по несколько часов перед зеркалом, делая себе прически из редких шерстистых волос какого-то неопределенного мышиного цвета. Оба уха у нее были проколоты, но она носила только одну серьгу, очень странную. На самом деле это оказалась большая золотая английская булавка, а в нее был вставлен маленький изумруд.

Полисена, которая, как вам уже известно, благодаря купцу знала толк как в драгоценностях, так и в булавках, удивилась вдвойне. Ей показался странным не только способ употребления булавки, но прежде всего то, что такое нехитрое приспособление для закалывания детских пеленок было сделано из высокопробного золота и украшено чистейшим, сверкающим драгоценным камнем.

– Она принадлежала моей матери, – объяснил однажды Бернард, поймав любопытный взгляд сестры. – Эта ведьма, когда приехала к нам, заграбастала все: ее туфли, шелковый шарфик, свадебное платье, гребень из слоновой кости, золотую булавку! Ей не хватило моего отца! Она захотела все, что было у моей матери. Все без исключения!

И теперь, судя по всему, она захотела волосы Полисены, чтобы сделать себе искусственные косы.

– С такими длинными волосами ты выглядишь неопрятно, – как-то утром заявила мачеха. – Еще тут вшей не хватало!

– Если даже и заведутся, я знаю, как от них избавиться, – ответила Полисена, вспомнив Агнессины примочки из уксуса и керосина.

Но мачеха не терпела возражений и в ответ дала ей сильную пощечину. Потом схватила косы, крепко сжала их в руке и приказала:

– Бландина, принеси ножницы.

Девочка тут же повиновалась, боясь тоже получить пощечину.

Тогда мачеха принялась рассуждать вслух:

– Отрезать прямо так или лучше прядями? Если срежу под корень, будет длиннее. Но так замучаешься расчесывать и заплетать!.. Пара сантиметров ничего не изменит, косы и без того достаточно длинные.