Так, так, коробку приносил. А Харламову ее принес муж Ларисы – Иван Усов. Вместе с чеком и гарантийным талоном. И сказал – а он мужик умный – что от сим-карты скорее всего грабители избавятся, но можно телефон отследить по международному идентификатору. Получается, что отследили?!
– Да, по нему, по нему, – раздраженно отозвался Незнамов. – Заработал с полчаса назад в одном из спальных районов. Сначала без движений и звонков. Потом объект начал перемещаться. Затем был звонок.
– И это… Боюсь даже спрашивать… – В горле Харламова пересохло от волнения. – Определили на кого зарегистрирована сим-карта?
– Кого? – мстительным голосом отозвался Незнамов, который, конечно же, понял, что Вадика интересуют оба переговорщика.
– Того! – громким шепотом заорал на него Харламов, в этот момент как раз вернулись ребята после осмотра территории и входили в автобус. – Ну!
– Кому звонили – еще не определили, номер странный, пока работаю. А вот звонили с симки, оформленной на некоего Вениамина Смолина и…
– Твою мать! – Харламов ахнул.
– Что?!
Валера опять обиделся, что его перебили, он про этого Смолина, между прочим, за такое короткое время почти досье составил. Он землю носом рыл, а его перебивают, понимаешь!
– Смолин Вениамин! – воскликнул Харламов. – Сын Смолиной Зинаиды. Она же – Зина Смола, она же мошенница со стажем, она же домработница Рогова и она же подруга Коли Хилого, – и закончил с горечью: – Твою мать!..
– Чего делать-то с этим Веней? Надо бы послать за ним.
– А куда? Он может с телефоном этим по всему городу мотаться. – Харламов с силой вдавил пятерню в затылок, зажмурился. – Ты веди его пока, Валера. Веди! Если что, реагируй.
– А как?
Тот лишних полномочий не любил, понимал, чем пахнут полномочия эти. И упускать возможность взять с поличным предполагаемого убийцу Ларисы тоже нельзя.
– Ладно, я сейчас самому позвоню, пусть отдает распоряжения. Это в его юрисдикции. А с тебя объект, Валера.
Валера не ответил. Все понимали, что это след, да еще какой! Первый след в деле об убийстве Ларисы Усовой.
Харламов дал отбой. Глянул на вернувшихся спецназовцев.
– Ну что?
– Нечисто тут, – шевельнулись полные губы в прорези черной шапочки одного из парней. – По углам четыре автоматчика с фонариками.
– Ничего себе! – присвистнул Харламов, попутно отыскивая в записной книжке номер телефона их начальника.
– Снимем без проблем, – авторитетно кивнул головой второй парень. – Здание с виду ветхое, но что там внутри, кто знает.
– Может, лаборатория какая? – предположил их командир.
– Это вряд ли. – Харламов повертел пальцем над своей головой. – Коммуникаций нет. Ни света, ни воды. Охрана с фонарями. Что-то они тут караулят. Или кого-то.
– Берем?
Командир нетерпеливо перебросил автомат с одного колена на другое. Честно? Он не понимал, чего капитан мешкает. Не догонял, что ли, что если его ребят засекли, то они могут все профукать?! Автоматчикам поступит команда оставить объект и все! И те автоматчики, которых его ребята видели, исчезнуть могут. Как мираж. Все зависит, конечно, от того, что они тут охраняют. Если что-то стоящее, будут стоять до конца. А если нет, то просто слиняют и все…
– Щас я.
Харламов виновато улыбнулся, он как раз набрал своего начальника и принялся ему докладывать обстановку. А так как время было позднее и начальство уже успело задремать после двух рюмок бренди, то повторять пришлось три раза. И только потом они пошли на штурм. А оказалось, что штурмовать-то и незачем.
– Я так и знал! – плюнул в сердцах командир спецназовцев. – Никого!
Никого, это в смысле охраны по периметру не оказалось. Внутри-то здания их ждал сюрприз, и еще какой.
– Капитан! – заорал командир минуты через четыре из недр ветхого строения – крыша вся в прорехах, стекла побиты. – Сюда, капитан!
Харламов кинулся на крик, подсвечивая себе фонариком, но все равно натыкаясь на какие-то камни, палки, штыри, ящики. Острый луч его фонарика скользнул по древесным стенам, нырнул вперед, выхватил из темноты четверых спецназовцев. Присев на корточки, они что-то разглядывали. Но за их мощными фигурами в бронниках рассмотреть что-то было нельзя. Их командир стоял рядом, тихонько матерясь.
– Что?! – крикнул Харламов метра за два. – Что там?!
– Да не что, а кто. По-видимому, твой свидетель, капитан. Вернее, то, что от него осталось. – И командир снова выругался, но уже в полный голос. – Вот зверье, а!
Устинов! Это что, правда он?!
Вадик опустил фонарик поближе к бесформенной груде на земляном полу, и тут же луч его фонаря судорожно заметался. Харламов принялся часто-часто сглатывать.
– Он… Он мертв?!
То, что валялось на земле, не могло быть, по определению, живым. Вздувшаяся от кровоподтеков голая человеческая туша, лицо – сплошная рана, распахнутый в немом крике беззубый рот. На левой руке нет двух пальцев, раны кто-то заботливый прижег. То, что когда-то было Устиновым, не шевелилось, не подавало признаков жизни и, конечно же, теперь не могло стать свидетелем… Это все, что осталось от брата чудесной женщины Марии с удивительно пронзительным взглядом черных глаз.
Как вот он ей скажет? Как?
– Маша, извините, мы сделали, что смогли…
Так промямлить?
– Мы старались, но было уже поздно…
Или все же сказать правду? Признаться в собственном бессилии?
– Господи… – выдохнул Вадик, отошел, уставился в темноту.
За спиной, негромко переговариваясь, осматривали помещение спецназовцы. Острые лучи их фонарей дергались, скакали, скрещивались в световом поединке.
– Чисто… Здесь никого… – с упреком доложил командир, все еще считая виноватым в проволочке капитана. – «Скорую» вызвали.
– Да, «Скорую», да… – отозвался Харламов хрипло, повернулся к нему на одеревеневших ногах, недоуменно вытаращился. – «Скорую»-то зачем?! Засвидетельствовать факт смерти? Группу надо вызывать и…
– Он дышит, капитан, – перебил его командир спецназовцев. – Уж не знаю, дотянет ли до города, но пока дышит. Мои ребята, как могли, перевязали, чтобы хоть как-то остановить кровотечение.
Харламов метнулся к ребятам, сидящим перед истерзанным Устиновым на корточках. Опустился на колени, посветил. И правда, жив Устинов! Жив! Вздувшиеся веки, напоминавшие сейчас половинки спелых слив, едва заметно дрогнули.
– Сергей Ильич! Сергей Ильич, голубчик! Ты это, не умирай! Не смей умирать, Сергей Ильич!
Харламов протянул к нему трясущуюся руку, не занятую фонариком, хотел дотронуться, но не смог. Каждое его прикосновение может сделать ему больно. Принести еще большее страдание.