А Элиза так и не принесла никакого подарка: ни старого, ни нового.
— Чего ты ждешь, Маффеи? — спрашивала каждый день учительница. — Ты хочешь прослыть жадиной? Ты, внучка синьоры Лукреции Гардениго?
Но Элиза твердо решила, что, пусть даже это бросит тень на бабушку Лукрецию, она ничегошеньки не принесет, потому что она догадалась, хоть и с опозданием, кое о чем, что даже в голову не приходило Сорванцам и Кроликам, а Подлизы и Притворщицы отлично поняли с самого первого дня.
Содержимое двух коробок, весь этот хлам, который подло дарить и обидно получать, предназначался не как обычно негритятам в Африке или еще каким-то абстрактным и незнакомым детям, а двум конкретным людям: Иоланде и Аделаиде.
— …и их братьям и сестрам: этой шайке грязных и сопливых обезьянок, потому что для них двоих многовато будет, — нашептывала Звева Эмилии Дамиани, злобно хихикая за крышкой парты. — Думаешь Аромат Фиалок и Благоухание Роз заслужили все это добро?
Элиза, подслушав этот разговор, подтвердивший ее подозрения, вспыхнула, руки у нее так и чесались отвесить Звеве подзатыльник. Но, в отличие от Приски, драк она боялась, поэтому вернулась на свое место, вся трясясь от возмущения.
Она решила, что, если подарки на самом деле предназначены Иоланде и Аделаиде, она не собирается кое-как швырять для них в коробки всякое старье, а лучше возьмет две красивые игрушки поновей, завернет их в красивую подарочную бумагу, обвяжет золотой лентой, украсит сосновой веточкой и лично подарит их Девочкам за дверями школы. Она надеялась, что так им не будет обидно.
Даже Иоланда и Аделаиде на своей одинокой парте в глубине Крольчатника не поняли, что все это затевается против них. К коробкам они никакого интереса не проявляли. Ясное дело, никто не ожидал, что они тоже что-нибудь принесут, так что им все это было до лампочки. Они не смотрели, что приносили каждый день одноклассницы и что учительница аккуратно записывала в блокнот.
Как все девочки в городе, они часами торчали перед витриной синьора Кардано, не сводя глаз с волшебной куклы. Они не строили никаких иллюзий. Не дурочки же они, и отлично понимают, что об этом чуде, как и обо всех остальных выставленных в витрине игрушках, они могут только мечтать. Но мечтать так мечтать: куда лучше о кукле, чем о сваленном в коробки хламе.
И вот 12 декабря случилось нечто неожиданное.
Пришел черед приношения даров, и синьора Сфорца стояла возле двух больших коробок с блокнотом в руке, записывая новые поступления.
— Марчелла Озио, дождевик красный. Флавия Ланди, Пиноккио на шарнирах, в тряпичной одежде. Аделаиде Гудзон… АДЕЛАИДЕ ГУДЗОН??!
Да-да, Аделаиде тоже подошла к ящику с игрушками и осторожно положила туда пару роликовых коньков, подержанных, но в хорошем состоянии.
— Что ты делаешь, Гудзон? — в ужасе спросила учительница.
— Безумие! — поддакнула Звева с первой парты Подлиз.
Аделаиде остановилась, немного удивившись такой реакции, но ожидая, что учительница тоже запишет ее дар в блокнот.
— Кто тебе дал эти ролики? Где ты их взяла? — рявкнула учительница.
— Одна синьора… — пробормотала Аделаиде.
— Какая синьора? Ага, значит, они не твои! У кого ты их… взяла?
(Она удержалась от слова «украла», чтобы не портить рождественскую атмосферу.)
— Одна синьора, — упрямо твердила Аделаиде, — я их не брала. Она сама мне их дала. Я ходила с мамой убирать у нее на чердаке, а коньки стояли в углу, потому что ее дети уже выросли. Она увидела, что я на них смотрю и спросила: «Хочешь?» Она мне их подарила.
— А можно узнать, раз это подарок, почему же ты не оставила его у себя? У тебя что, так много игрушек, что ты не знаешь, куда их девать? Зачем ты притащила их в школу?
Аделаиде пожала плечами. Что за странный вопрос! Вот уже две недели все ее одноклассницы приносят вещи для бедных… Почему бы и ей не принести?
— От тебя мы не можем ничего принять, — сказала учительница, выудив из кучи ролики и сунув их в руки Аделаиде.
Тогда Розальба вскочила из-за парты, как чертик из табакерки:
— Почему?
— Почему? — наступала Приска.
— Почему? — спросила Марчелла Озио.
— О-ля-ля! Народное восстание! — съязвила учительница. — По кочану. И не будь вы безмозглыми курицами, которые не видят дальше своего носа, вы бы сами поняли почему. Неужели вам все нужно объяснять, даже то, что ясно как день? А ты, Рапунцель, унеси их домой, эти ролики, и береги как зеницу ока или отдай кому угодно.
Подавленная Аделаиде села за парту.
— Я же тебе говорила! — набросилась на нее Иоланда. — Вот видишь! Они не захотели их брать. Не надо было даже нести их в школу. А все почему? Ты хочешь быть как все. Как дочки богачей. Хочешь, чтобы учительница тебя похвалила. Она никогда этого не сделает. Ты просто фантазерка и дурочка.
Под градом упреков Аделаиде молча заплакала, шмыгая носом.
— Вон! Плакс я не потерплю! — скомандовала учительница, показывая пальцем на дверь.
Приска со своей парты метала на нее такие исполненные ненависти взгляды, что будь это пули, они бы ее продырявили. Но учительнице было плевать, и это бесило Приску. Неужели ребенок никогда не может победить взрослого?
Дальше больше: ровно в этот момент сложенная в восемь раз записка, переходя из рук в руки, добралась до ее парты. Приска развернула ее дрожащими руками и прочла:
«Эй ты, адвокат безнадежных дел! Не теряй свое время, защищая эти две груды мусора и уверяя нас, что они такие же, как мы. ОНИ НЕ ТАКИЕ! И они недостойны учиться в этом классе, они должны целовать песок, по которому мы ходим, и спасибо еще сказать за то, что мы не плюем в них каждый раз, как проходим мимо. А сама-то: тоже мне нашелся защитник слабых и угнетеных, на себя-то посмотри. Твой дед по матери был пастухом, а ты забрала обратно лакированные туфли и ничего не принесла взамен. Позор!»
Это был почерк Звевы.
— Какая безграмотная! «Угнетенных» пишется с двумя «н»! — спокойно сказала Элиза. Потом она увидела, что Приска вся побагровела. Она положила ей руку на грудь и услышала «Бум-бум-бум!» Боевые барабаны!
— Успокойся. Дыши глубже и выйди попить воды, — сказала она ей. — Звеве это так не пройдет. Я уже придумала красивую месть.
Идею мести Элизе подал дядя Казимиро с его привычкой пересказывать ей сюжеты самых интересных, по его мнению, книг. Элиза уже знала «Илиаду», «Божественную комедию», «Неистового Роланда», «Дон Кихота», «Робинзона Крузо»… Конечно, она не все в них понимала и дала себе слово прочесть их когда-нибудь сама, но только когда вырастет: пока она боялась таких толстых книжек.