— Страшные события вы предвещаете, Зонбах. А для Германии даже апокалипсические.
— Правдивые, а потому роковые, — ответствовал командир поднебесных гробокопателей.
— Уже вижу лавины сепаратистских войск, волнами накатывающихся на последний оплот укрепрайона «Альпийская крепость» [5] замок Шварцбург.
— Ни штурмующих «лавин», ни баварских королевских флагов под барабанную дробь не будет.
— Еще бы! — подергал левой щекой Штубер. Его добровольный адъютант фельдфебель Зебольд первым заметил, что привычка эта «благодарно позаимствована» у Скорцени. — Уже сейчас ясно, что всю военно-кровавую работу сепаратисты решили переложить на своих западных союзников.
— Прелесть ситуации в том и заключается, что они сами впряглись в эту работу, — с трудом искривил свои толстые, до крови потрескавшиеся губы Зонбах. Эту неприветливую улыбку на почерневшем от ветров и морозов лице Вилли Штубер называл про себя «эскимосской». — И в самой Вене, и в эмиграции формируется мощное ядро политиков, военных и промышленников, которые хоть завтра готовы объявить аншлюс формой оккупации независимой Австрии и вновь провозгласить ее независимость. Это ли не шанс для соседней Баварии вернуть себе статус монархического государства? Это ли не прецедент для не так уж давно потерявшего корону Мюнхена, чья элита давно мечтает одеть баварцев в мундиры своей национальной, баварской армии?
Штубер нервно повел подбородком, однако задумчиво промолчал. Веяния, которые раскрывал перед ним Зонбах, буквально выбивали барона из той военно-политической колеи, в которой он до сих пор пребывал. Какое возрождение баварского трона?!
Какая оккупация Австрии?! И вообще, что здесь, черт возьми, происходит?! Рейх на грани гибели, со всех сторон враги. А здесь, в сердце «Альпийской крепости», вовсю созревают весенние гроздья сепаратизма. Действует ли здесь служба СД? А чем занимается в этих краях гестапо? Неужели и в этих службах все дружно бросились примерять «баварские мундиры»?!
Впрочем, возмущаться он мог, сколько угодно. Вот только есть ли смысл хвататься за пистолет? Что это даст? Вот почему, придерживаясь им же сформулированного разведывательнодиверсионного постулата: «Научись вести диалог с собственным молчанием!», Вилли спокойно, почти заискивающе поинтересо-валс;
— Уж не видится ли им среди претендентов на трон фельдмаршал Рупрехт?
— Оказывается, даже для вас это не такая уж неожиданность, — просияло лицо Зонбаха. Если только это коричневатое лицо «эскимоса» способно было просиять. — Ведь даже вы вспомнили, что фельдмаршал Рупрехт носит титул кронпринца Баварии, а значит, обладает реальными правами на трон [6] .
— Признаться, мне и в голову не приходило, что, благословляя нас на создание в Баварии «Альпийской крепости», фюрер не догадывается, что на самом деле пытается сотворить ее не на родине национал-социализма, а в самой вотчине баварских сепаратистов.
— Надеюсь, вы понимаете, что я просто обязан информировать вас как коменданта крепости о реальном положении вещей, — решил подстраховаться обер-лейтенант.
— Оперируя подобного рода информацией, я никогда не ссылаюсь на источники. Особенно в обществе старших офицеров СД и гестапо, — успокоил его штурмбаннфюрер.
Приглашая Скорцени на совещание, личный адъютант фюрера обергруппенфюрер СС Шауб по-дружески предупредил его, что речь пойдет об «Альпийской крепости». Гитлер не любил заранее извещать подчиненных о вопросах, которые будут затрагиваться в его монологах на собрании «рыцарей Вебельсберга», как он в последнее время предпочитал называть высших чинов СС. Возможно, потому и не извещал, что это развеивало бы эффект внезапности, на который фюрер всегда так уповал.
Вот почему, садясь в машину, которая должна была доставить его из «секретной квартиры СД», где он отсыпался после возвращения с плацдарма под Шведтом-на-Одере, обер-диверсант задавался вопросом: почему вдруг Шауб допустил эту утечку информации? Только ли из уважения к нему, как «к лучшему диверсанту мира», как любил преподносить подобные «снисхождения» адъютант фюрера? Или же по просьбе самого Гитлера, который таким образом хотел подготовить своего личного агента по особым поручениям к тому, чтобы он мог поддержать идею «Национального редута».
Но тогда возникает вопрос: а кто позволит себе, кто посмеет эту идею не поддержать? Кто решится возражать фюреру?
Никогда не страдавший особым вольномыслием Кальтен-бруннер как-то в сердцах обронил: «После покушения на него 20 июля, фюрер начал видеть заговоры даже там, где их никто и никогда не замышлял». Очевидно, с такой же предопределенностью Гитлер узревает теперь и оппозицию по любому из затрагиваемых им на переговорах вопросов. Но это уже из области эмоций, а что по существу?
Отдельные фортификационные работы на той территории, которая тогда еще называлась «Областью фюрера», велись еще с начала сорок четвертого года, а возможно, даже и с конца сорок третьего. Но тогда они воспринимались лишь как превентивные меры по укреплению района альпийской ставки фюрера «Берг-хоф».
О превращении в неприступный укрепленный район «Альпийская крепость» огромных горных территорий речь тогда не шла. Впервые официально Гитлер заговорил о ней на тайном собрании Высших Посвященных СС в ритуальном замке СС Вебельсберг. Скорцени тогда впервые оказался в числе высших чинов СС, в числе не по чину избранных, которым позволено было участвовать в подобном собрании, и хорошо помнит, что прежде чем перейти к идее «Альпийской крепости», фюрер заговорил о другой несбывшейся мечте адептов СС — «Стране СС Франконии» [7] .
— … В прошлый раз под сводами этого же зала мы говорили о Франконии. — Голос фюрера звучал с заунывной будничностью, но Скорцени уже знал, что на многих адептов СС гипнотически воздействует именно монотонность его речи. — Времени прошло немного, но оно оказалось безжалостным по отношению к нам и нашим идеям.
Гитлер выдержал натужную, томительную паузу, и когда всем уже казалось, что он попросту потерял нить мысли, вдруг ударил ребрами ладоней по столу, почти так же, как это обычно делал Эрнст Кальтенбруннер. Только у начальника Главного управления имперской безопасности рейха это всегда означало, что тема исчерпана или, наоборот, его собеседник слишком удалился от нее. А что означал этот жест решительности в сотворении фюрера?