«Что ж, — признала доктор Жерницки, — сработано хотя и нахраписто, но вполне профессионально. Умеют здесь вскрывать “резидентские гнойники”» и зарывать в землю проблемы.
«Из проверенных источников, — доверительно комментировал самоубийство “святош” и тексты их предпогибельных посланий корреспондент газетенки, — редакции стало известно, что все трое монахов были закоренелыми гомосексуалистами и покончили жизнь в порыве раскаяния, под угрозой изгнания из своих монастырей и отлучения от церкви. Причем один из этих монахов, известный по монастырской кличке Тото, в свое время, за грехи свои содомские, уже изгонялся из монастыря. Но затем, по ходатайству архиепископа, вновь был пострижен в монахи, поскольку появились основания считать, что в грехах своих он якобы раскаялся. Но оказалось, что сатанинские силы значительно сильнее монашеских молитв и воздержаний, и куда ухищреннее, нежели сам Тото и его архиепископ-покровитель могли предположить…»
— Дивные дела твои, Господи, творятся в этом мирном альпийской городке! — молитвенно произнесла Софи, выбрасывая газетенку в корзину для мусора.
Едва она покончила с утренним туалетом, как позвонил военный атташе германского посольства полковник фон Кроун и объявил, что он уже ждет ее в внизу, в ресторане, с очень важными для нее известиями. Когда Софи вошла в ресторан, какой-то седовласый поджарый господин, сидевший у крайнего столика, приподнялся и, плотоядно пройдясь взглядом по ее талии, по-французски поприветствовал ее, а затем потянулся к ее руке для поцелуя вежливости.
Нескольких мгновений хватило Софи, чтобы сообразить, что для военного атташе он староват и что германский офицер не стал бы приветствовать ее на французском. Уже хотя бы из чувства патриотизма. И в ту же минуту она обратил внимание на человека в мешковатом гражданском костюме, приподнявшегося из-за столика, стоявшего в дальнем углу.
В худощавой фигуре француза виделось больше выправки, нежели в том господине, который уже даже высоко, но безвольно приподнял руку, словно бедуин в пустыне, давая понять, что ждут ее именно за тем столиком. Но ничего не поделаешь.
Полковник Кроун оказался не в меру располневшим армейским старцем, получившим свой чин еще где-то на полпути между Первой и Второй мировыми войнами и так и засидевшемся в нем. С профессиональной печалью гробовщика на лице он сообщил Софи, что она уволена из германских ВВС в отставку в чине майора и ей назначена соответствующая пенсия. Но поскольку гарантировать выплату этой пенсии новым, послевоенным правительством Германии ни штаб ВВС, ни лично рейхсмаршал Геринг не могут, то в течение трех суток годичная пенсия ее будет перечислена на тот счет, который был предоставлен штабистским финансистам из Главного управления имперской безопасности.
Атташе извлек листик, на котором был указан один из только что открытых швейцарских счетов Софи, и попросил подтвердить его правильность и дееспособность.
— Уходить со службы всегда сложно, — попытался утешить ее полковник, хотя Софи еле сдерживала порыв радости.
— Но даже это я как-нибудь переживу, — с одесской непосредственностью заверила его Софи, присаживаясь на предложенный стул.
— Поверьте: ваши покровители из СД мудро решили, что вас следует изъять из вооруженных сил рейха, — объяснял отставному майору замысел его покровителей военный атташе. — Причем сделать это нужно задолго до капитуляции, чтобы после падения рейха вы не оказались в лагере для интернированных. А, по требованию победителей, такое завершение нашей с вами службы, майор Жерницки, вполне возможно.
— Тогда придется взрывать еще и правительственные здания Швейцарии, — вспомнила Софи о своем недавнем разговоре с английским дипломатом. — В качестве диверсионной мести.
Услышав это, атташе испуганно помахал руками, предупреждая, что в стенах ресторана откровенничать не стоит. Словно поверил, что она и в самом деле прибегнет к своей диверсионной мести.
— Видите ли, майор, еще не известно, как поведет себя после капитуляции Берлина правительство Швейцарии. Не дойдет ли дело до выдачи нас западным союзникам или России в качестве пленных. Все эти годы швейцарцы жили в страхе, что их постигнет судьба Чехии или Австрии. Теперь они потребуют от нас платы за свой страх.
— Настолько все сурово?
Они выждали те минуты, когда официант ставил на их столик заказанный полковником на двоих кофе со сливками и бутерброды, сделали по глотку обжигающе горячего напитка и только после этого Кроун вновь вернулся к их прерванному разговору:
— Пока что мы даже не в состоянии предположить, какие именно условия начнут диктовать русские, когда окажутся у границ Швейцарии. Но в Берне и Женеве этого рокового дня боятся так же, как когда-то боялись дня вторжения германских войск. — А затем, безо всякой видимой связи и логического перехода, вдруг спросил: — Вы могли бы назвать, кто в СД проявил себя в качестве вашего покровителя.
— Не назову даже под пытками в подвалах Мюллера, — шутливо, но в то же время холодно улыбнулась Софи.
— Собственно, меня интересует не его имя, — понял свою ошибку Кроун, — а его возможности. С вашего позволения, я хотел бы обратиться к нему на помощью.
— Вы опять льстите мне, половник.
— Не скромничайте, майор, не скромничайте. Дело в том, что меня срочно отзывают в Берлин, а вместо меня завтра прибывает некий офицер СС. Что за этим скрывается, сказать трудно: то ли кому-то в Берлине понадобилось вывести из-под ударов судьбы своего родственника, то ли Гиммлер и Кальтенбруннер спешно расставляют по ключевым послевоенным постам проверенных людей.
— Скорее всего, здесь присутствует то и другое, — предположила Софи, жадно набрасываясь на бутерброд с ветчиной. Она чертовски проголодалась, и не намерена была скрывать этого от мужчины, который пригласил ее в ресторан.
— Вы правы, скорее всего… Впрочем, это уже не важно. Я с ужасом думаю о своем появлении в Берлине. Кому я в эти дни понадобился в столице?
— Не скажите, — мрачно пошутила Софи, — в вермахте сейчас катастрофически не хватает полковников с опытом дипломатии. При сдаче в плен целых батальонов и полков, а также при общей капитуляции рейха, такие дипломат-офицеры — на стоимость литра воды в пустыне.
— Мне понятна ваша ирония, майор Жерницки, но вы даже не представляете себе, в каком душевном состоянии я пребываю теперь.
— Почему бы вам не остаться в Швейцарии? Обратитесь к властям, попросите убежища, попроситесь в лагерь для интернированных.
— Исключено. СД тут же пустит по моему следу убийцу, объявив меня предателем. Знаете, всякий атташе способен рассказать контрразведке страны своего пребывания много чего любопытного.
— Скажите проще: вы опасаетесь, как бы отчет о своем пребывании в Швейцарии не пришлось писать в гестапо, под диктовку Мюллера.
— Вы удобный собеседник, майор Жерницки.
— И какой выход вы избрали?
— Пока что выясняю, существует ли он. Ибо создается впечатление, что его нет.