– Не эта тварь, так другая,– процедил Дмитрий.– Наслышан о тебе, просветили!

Лицо Шведова окаменело.

– Твои-то дела я знаю,– произнес он с холодной злобой.– Бабощуп хуев!

Дмитрий вскочил на ноги, оскалился.

– Еще раз скажи… – почти шепотом проговорил он.– Давно мечтаю оторвать тебе яйца!

– Коз-зел! – Шведов снизу вверх свирепо глядел на шурина. Он нисколько не испугался.– Фрайер дешевый! Залупнись мне!

Пистолет уже был у него в руке, и флажок предохранителя сдвинут.

Смахивающее на череп лицо Грошнего стало еще страшнее. Миг – и прыгнет. Насрать ему на пистолет!

Звериным чутьем Шведов понял: Дмитрий знает, что он способен нажать на курок, но Грошнего это не остановит… и спрятал оружие в карман.

– Извини,– сказал он, полностью игнорируя угрожающую позу шурина.– Не к месту нам сейчас разборки затевать.

И вытер носовым платком совершенно сухой лоб.

Лицо Грошнего выразило скорее разочарование, чем облегчение. Хотя у него как раз лоб был влажным от пота.

– По стаканчику за перемирие? – предложил Шведов.– Хозяин не станет возражать?

– Не станет. Пей, мне нельзя.

Дмитрий опустился в кресло. Руки у него дрожали.

– Ох, извини. Забыл, что ты – не в порядке.– Шведов придал голосу виноватую интонацию. Но про себя добавил: «Погоди, родственничек, еще потолкуем!»

Налил себе коньяку, выпил.

– Скажи: есть у Марины шанс или это пустой базар?

– Не знаю,– мрачно отозвался Дмитрий.– Кирилл говорит – есть. Крохотный.

– Игоев? Не Стежень? Я думал, он как врач…

– Врач? – Грошний стал еще мрачнее.– По медицине Марина мертва. Врачи покойниками не занимаются. Кроме трупорезов.

– Тогда – что?

– А хрен их знает! Кир что-то задумал. Может, надеется на регенеративные способности тела монстра. Витальность у твари бешеная. Но понимаешь, она же не йог – несколько часов пролежать под землей со сломанной шеей.

– Йогой она как раз занималась.

– Херня это, а не йога. Допустим, позвонок я ей собрал бы и поставил. Если спинной мозг не поврежден – плевая работа. На живой.

– А если поврежден?

– Тогда – смерть. Или калека. Но это опять-таки – для живого человека. А она…

– Тогда – зачем?

– Кирилл сказал.

– Но он даже не врач! – воскликнул Шведов.

– И что с того? – возразил Грошний.– Ты не врубаешься! Кирилл сказал!

– Он что, Бог?

– Он просто так не скажет.– Грошний посмотрел на свою коричневую руку.– Никогда меня загар не брал,– проговорил он, усмехнувшись.– Кирилл скажет – Глеб сделает. Он молодец, Глеб! Он много чего может! Да и терять, сам понимаешь, нечего…

– Это точно. А скажи мне, Дмитрий Степанович… Степанович, да? – (Грошний кивнул.) – Скажи мне, что это за центр здесь такой? Никогда раньше не слышал.

– Берлога Глебова.

– Берлога? – Шведов наклонился, провел рукой по густому ковровому ворсу.– Неплохо для берлоги.

– Ты его оборудования не видел!

– Видел,– возразил Виктор.– И оценил. Я в этих железках разбираюсь. Даже сейчас иногда приторговываю, хотя спрос у них, скажем, ограниченный. А деньги серьезные. Чьи?

– Его.

– А я, дурак, его ко мне в охранники звал! – изображая простодушие, сообщил Шведов.

– И как? – заинтересовался Грошний.

– Отказался. Но намекнул, что четыре тысячи бакинских в неделю ему мало.

– Это Глеб так шутит! – Дмитрий рассмеялся.– В «Народной медицине» шакалы день и ночь у телефона дежурят – его звонка ждут. Очередь – на шестьдесят лет вперед. Видел, какие у Ленки зубы? Его работа. Голливуд!

– Да? – Шведов рефлекторно провел языком по собственным зубам.– Не знал, что он еще и протезист.

– Протезист! – Грошний расхохотался.– Живые зубы, Витя! Живые! Свои! Новые!

– Не знал, что так можно,– задумчиво проговорил Шведов.

– Можно, можно! Я же сказал: кудесник! Причем зубы – ерунда, исключительно для бабок. Поэтому он и тихарится. Узнай о нем простая изнуренная болезнями публика – на куски растащили бы. Некоторых он, конечно, лечит. В своем поселке, например. Но с каждого – слово: молчи. Ни брату, ни свату.

– Слово нынче – пустяк,– заметил Шведов.

– А к слову – постгипнотический блок,– усмехнулся Дмитрий.– Молчат, Витя. Кроме того, Глеба здесь любят. Ну и боятся, конечно. Кто дал – тот и отнять может. Так что тронешь его – весь поселок встанет. А народ тут резкий, половина вообще отмороженная.

– Да… – произнес Шведов.– Я бы тоже у него полечился. Думаю, мне по средствам.

– Полечишься,– сказал Грошний.– Если выживем.

– Выживем! – решительно заявил Шведов.

– Дай Бог. Пойду на кухню, проглочу что-нибудь. От Глебовых трав у меня не желудок, а трясина.

– Давай,– кивнул Виктор, доставая телефон.– А я пока поработаю…

Глава одиннадцатая

Морри-Рустам рывком поставил на ноги бывшего сэнсэя, заглянул в мутные глаза, угрожающе полыхнул огнем… В последнем уже не было нужды. Пошатываясь, мягкой безвольной куклой стоял перед ним Олег Ликанов. Запугивать его – бессмысленно. Та часть, что могла испугаться, была упрятана так же далеко, как свобода воли.

– Скажи им, кто я! – рявкнул Кермаев.

– Сэнсэй… – еле шевеля губами, прохрипела кукла.

Зеленцов, все еще полусогнутый, наполовину ослепший от боли, услышав голос Ликанова, едва не заплакал: «Олег! Как его…»

Стиснув зубы, прижимая руки к животу, Зеленцов попятился из зала…

Сильный толчок швырнул его обратно.

Пятеро крепеньких, смуглых, с черными усиками, отпихнув Зеленцова, ворвались в зал и остановились, шаря по сторонам маслинными глазками.

– Это еще что за кунаки? – шепотом спросил напарник Халика Гриша Магид.

Ответа не последовало.

Крепыши цепочкой двигались по залу. Блестящие черные куртки между белыми кимоно. Походя крепыши отталкивали учеников Ликанова, и те молча отодвигались. Происшедшее с сэнсэем настолько выбило их из колеи, что «кунаки» воспринимались как естественное приложение к Кермаеву.

– Ты! – выкрикнул один из крепышей.– Думаэш, сылный? Сылный, да?

Будь на месте восковой куклы прежний Ликанов, он непременно бы засек слабину в действиях «гостей». Уловил бы, что агрессия – защитная, а не направленная. Потому что крепыши и сами не знали, что за сила заставила их вожака свернуть в зеленый дворик и вломиться в спортзал, причем на совершенно чужой территории.