Спустя две недели Гай Силий, облачившись в траурные одежды, зажег в саду своей виллы погребальный костер, простившись с безвременно почившей супругой.
Не терзали ли его страшные подозрения? Скорее всего да, поскольку прежде, до появления роковой корзины, Юния никогда не жаловалась на здоровье; к тому же вместе с ней смерть унесла еще нескольких домочадцев, не устоявших перед искушением полакомиться фруктами, доставленными с Палатина. Но, догадываясь, что Мессалина готова была на все, лишь бы владеть любовником безраздельно, Силий не роптал. Стараниями императрицы он уже стал сенатором, а там… Кто знает, кто знает?.. Клавдий старел, трон мог освободиться в любой момент… Посему вдовец горевал недолго.
«Устранить Клавдия не так уж и сложно, – думал Гай Силий, прохаживаясь по Лукулловым садам, посреди которых стояла его роскошная вилла. Еще недавно она принадлежала Валерию Азиатику, который – не без подсказки Мессалины – покончил жизнь самоубийством. – Аппетитные грибы… или же лечебный отвар, приготовленный по рецепту искусной Локусты, – и Клавдий с дымом погребального костра вознесется прямо на Олимп, где его давно ожидают божественные предшественники. Но Мессалина ненадолго переживет императора… Слишком уж много у нее врагов…»
Гай Силий был прав. Мессалину ненавидели все: и женщины, и мужчины. Только верная Мирталия да отравительница Локуста были преданы императрице, остальные же жаждали ее крови.
Но Мессалину ничто не могло испугать. Она уже придумала гениальный план, в котором не усматривала ни единого изъяна: она решила выйти замуж за любовника при живом супруге, да к тому же с согласия императора! А потом Клавдий смертельно занедужит, и ее ненаглядный Гай Силий – уже на правах мужа императрицы – легко взбежит по ступеням, ведущим к трону.
– Это настоящее безумие, моя божественная! – заявил Силий, мужчина вроде бы трезвомыслящий и рассудительный. Но как известно, боги, лишая человека своего покровительства, прежде всего отнимают у него разум. И Гай Силий внезапно заключил: – Впрочем, надо попробовать. Если все тщательно подготовить, то…
Было решено воспользоваться привычкой Клавдия в одиночестве прогуливаться вечером по садам Палатина. В охраняемые сады никому еще не удавалось проникнуть незамеченным, поэтому Клавдий не боялся покушения. Но однажды, туманным вечером, приближаясь к небольшому храму Аполлона в тисовой роще, Клавдий увидел древнего старика в лохмотьях, собиравшего сухие ветки. Сначала император подумал, что перед ним – не в меру усердный садовник, но потом заподозрил неладное, ибо рабы во дворце не носили тряпья.
– Что ты тут делаешь? – крикнул Клавдий издали.
Старик выглядел непомерно дряхлым, был бледен как смерть и тощ как скелет. Клавдий удивился, что человек в столь преклонном возрасте не опасался влажного тумана, грозящего обострением боли в суставах.
– Собираю дрова для погребального костра, – ответил невольник дрожащим голосом. – Через девять дней на нем сожгут мужа Мессалины.
Просвещенные умы, умудренные знаниями, презирали пророчества такого рода. И Клавдий, едва ли не самый образованный человек своего времени, не был исключением. Однако на сей раз он так испугался, что не сумел справиться со своим позорным заиканием.
– Но ведь му-уж Ме-есса-алины, – с трудом выдавил он, – э-это са-ам им-император!
– Ну и что? – прозвучало в ответ. – Мне велели собрать дрова для погребального костра – вот я и собираю.
Если бы не хромота и страх, сковавший члены, Клавдий со всех ног бросился бы наутек, но он не смог сдвинуться с места. В конце концов, собравшись с духом, он приказал:
– Назови свое имя, старик.
– Алектон, – послышалось издали, и старик, явно не желая затягивать беседу, исчез, словно растаял в тумане.
Внезапно обретя силы, припадая на короткую ногу, Клавдий заторопился во дворец. Призвав к себе верного Нарцисса, он велел узнать, числится ли среди садовников старик по имени Алектон.
– Этого Алектона за дерзость следует проучить, – сказал Клавдий, ничего больше не объясняя.
Нарцисс немедленно исполнил приказ, но, вернувшись, сообщил весьма неприятную для своего господина новость:
– Уже два месяца, как садовника Алектона нет в живых!
Клавдий провел отвратительную ночь. С головой забравшись под одеяло, он в отчаянии считал, сколько часов наберется в девяти днях, и пришел к выводу, что жить ему осталось совсем немного.
Мессалина старательно утешала мужа, а потом, поразмыслив для виду, посоветовала ему обратиться за разъяснениями к старейшему авгуру Рима.
Авгур, без промедления прибывший во дворец, не смог растолковать странное происшествие и найти выход, который устраивал бы императора, не завершившего еще своих земных дел. Прорицатель лишь беспомощно развел руками.
– Потусторонние явления, – сказал он, – слишком серьезное предупреждение, чтобы им посмел воспротивиться смертный, будь он даже самим Великим понтификом. [1]
Мессалина, с удовлетворением наблюдавшая за тем, как ее муж бледнел и все больше волновался, медленно подошла к нему и с расстановкой, словно соображая на ходу, произнесла:
– Пророчество непременно сбудется, иначе и быть не может… Но ты должен спастись, супруг мой. Как ни жестока к нам судьба, мы сумеем ее обмануть. Вспомни, о чем сказал старик?
– Как это о чем? О том, что я скоро умру, – ответил подавленный Клавдий.
– Нет, божественный, он сказал, что умрет мой муж, и мы сделаем так, что на твоем месте окажется кто-нибудь другой! – воскликнула Мессалина.
И она предложила Клавдию покинуть Рим, дабы вдали от Палатина он переждал опасный день. Тем временем она, его верная супруга, оставаясь во дворце, вступит в брак с кем-нибудь из старых проверенных друзей – ну, скажем, с Гаем Силием, неоднократно доказывавшим свою преданность и отвагу и достойным сыграть в роковой день опасную роль супруга Мессалины…
– Мне все равно, кто на время займет твое место: главное, чтобы ты был жив и здоров, – заключила она.
Старейший авгур высказался о замысле императрицы крайне неодобрительно. Клавдий же, напротив, заметно оживился – предложение жены показалось ему разумным. А так как у него было много неотложных дел, он, потирая руки, удалился, предоставив Мессалине объясняться с прорицателем.
Поддался ли авгур на уговоры императрицы, убедила ли она его – неизвестно, зато нетрудно догадаться, что он понял: препятствуя ее странному плану, он рискует надолго распрощаться с радостями жизни в Риме… а то и с самой жизнью…
На следующий день Клавдий объявил о своем скором отъезде в Остию, где строился дорогой его сердцу маяк, а Мессалина принялась готовиться к свадьбе с Гаем Силием, совершенно позабыв о том, что ее супруг – вовсе не такой простак, каким он казался. Осуществляя свой замысел, она отреклась от мужа, несколько лет бывшего ей опорой и защитой. Пути назад для нее уже не существовало.