На следующее утро Семирамида д'Юрфе, обезумевшая от давно позабытого удовольствия, бросилась на шею своему мистическому супругу:
– Никогда в жизни я не была так счастлива! Мой милый Гульнуар, я обязана вам самой прекрасной своей ночью и величайшим своим счастьем.
– Вы ничем мне не обязаны, душенька моя, – еле слышно прошептал Казанова, для которого эта ночь явно была тяжким испытанием. – Я был всего лишь орудием духов, как повелел Кверилит. (Черт бы его побрал!)
– Все равно. Эта ночь многое изменила. Вы должны жениться на мне, возлюбленный мой. Иначе я не знаю, что может произойти через девять месяцев, когда я разрешусь от бремени и дам жизнь самой себе в облике прекрасного младенца мужского пола. Потому что я совершенно уверена, что у нас все получилось! Я чувствую, что этот ребенок уже живет во мне! Мы должны поторопиться…
Несчастная, сама того не подозревая, только что отыскала единственный способ прогнать подальше бесстыжего нахлебника, которого она так долго кормила. Минувшая ночь показалась Гульнуару достаточно долгой для того, чтобы перспектива бесконечного ряда подобных ночей всерьез испугала его, даже если к ней присоединялась куда более приятная перспектива заполучить богатства семьи Юрфе. Ему действительно следовало поспешить, но поспешить удалиться…
В самом деле, ему ничего другого не оставалось, поскольку он забыл рассчитаться с «добрым гением» Кверилитом и тот, разъяренный, оскорбленный и избитый, явился к маркизе. Показав ей свои еще хорошо различимые синяки, он разыграл незабываемую сцену, в ходе которой разоблачил перед несчастной Семирамидой всю махинацию. Впрочем, эта милая дама мало что поняла из его слов, разве только то, что Кверилит в самом деле был ниспосланным Провидением духом, а Гульнуар – гнусным самозванцем.
После этого Казанова, которому грозили галеры, поспешил покинуть Марсель с такой скоростью, на какую только были способны копыта его коня, но не забыл при этом прихватить с собой основательный «сувенир»: он взял на память ларчик с великолепными бриллиантами, которые должны были позволить ему безбедно существовать некоторое время по ту сторону Ла-Манша. Потому что Джакомо прямиком направился в Лондон. На этот раз с Францией действительно все было кончено…
Оставшись в одиночестве, госпожа д'Юрфе, несмотря ни на что довольно сильно разочарованная, несколько утешилась в обществе доброго гения Кверилита, который обходился ей еще дороже Казановы и совершенно не умел жить. В конце концов она от него избавилась, но ее безумие приобрело оттенок меланхолии. Большую часть своего времени она проводила за сочинением писем, адресованных ее предку, Оноре д'Юрфе. Она просила его удостоить ее своих советов и не «допустить, чтобы та, кому выпала честь носить его имя, оказалась обманутой и принимала черное за белое». Но покойный предок мало чем мог ей помочь. Через несколько лет после этого, в 1775 году, маркиза скончалась…
Тем временем вечный странник снова пустился в дорогу. Адский круг продолжал вращаться, и Казанове еще в течение долгих лет предстояло ударяться о границы Европы, как бьется о прутья своей клетки обезумевшая от ужаса птица. Следующие девять лет его жизни представляют собой список многочисленных городов, рядом с которыми почти всякий раз стояло имя женщины.
После истории, приключившейся с ним в Марселе и едва не приведшей его к близкому, как в прямом, так и переносном смысле, знакомству с галерами, он нашел себе прибежище в Лондоне, где его встретили туманы. Ему, привыкшему к солнцу, туманы не нравились; не больше туманов ему нравились и англичане, «эти попугайские физиономии, смахивающие на щипцы для орехов»… и меньше всего ему нравился чай!
Но там он встретил женщину, семнадцатилетнюю куртизанку Шарпийон, которая отомстила ему за все прежние его победы. Прежде всего, она была сказочно красива: небесно-голубые глаза, ослепительно белая кожа, чудесные светло-каштановые волосы, тело, перед которым не устоял бы ни один святой, и при этом дьявольское кокетство, все адские уловки которого она испытывала на первом соблазнителе Европы.
И Казанова попался в ее сети, был взят в плен, околдован этой девушкой, которую возненавидел, не переставая при этом страстно желать. Она потешалась над ним, то давалась, то вновь выскальзывала из рук, ставила его в такое дурацкое положение, так высмеивала, что он – повелитель женщин, покоритель сердец – в какой-то момент всерьез собирался покончить с собой.
Игра и знатная дама из Ганновера, которая «продала» ему своих дочерей, принесли ему временное спасение, но лишь для того, чтобы затем вернее погубить. Возраст не прибавлял Казанове ни честности, ни ловкости. Жалоба, поступившая на него в начале 1764 года, вынудила его покинуть Лондон с чрезмерной поспешностью.
Он перебрался в Берлин, где попытался устроиться на службу к королю Фридриху, но тот посмеялся над ним и предложил заняться обучением опрятности молодых дворян из военного училища, которые все до одного были «настоящими свиньями». Это занятие нимало не соблазняло нашего искателя приключений, и он очень быстро покинул Берлин, несмотря на несколько перезрелые прелести одной прибалтийской графини.
В Митаве, где он приобрел некоторую известность, обучая новым танцам престарелых придворных дам правившего в то время курляндского герцога Иоанна Бирона, Казанова завел интрижку с красивой француженкой, которая была на содержании у польского посла. Но этого ему показалось мало: он желал быть представленным российской императрице Екатерине II, о которой рассказывали, будто она меняет любовников чаще, чем сорочки.
Ему удалось этого добиться, императрица приняла его, встреча продолжалась час и оставила его разочарованным. На Екатерину Великую не произвели впечатления ни его каббалистические таланты, ни его прославленные чары. Впрочем, чары его заметно ослабели, и вину за эту потерю следовало поделить между возрастом и всевозможными излишествами.
Затем была Варшава, где правил Станислав Понятовский. Казанову уверили, будто этот город – маленький Париж. Здесь ему удалось понравиться королю, но одновременно угодить в самый разгар ссоры между двумя театральными актрисами – Бинетти и Катаи.
Следуя собственным вкусам, Казанова встал на сторону второй, в результате чего первая сочла себя оскорбленной и натравила на него своего любовника, отъявленного дуэлянта, графа Браницкого. Дуэль состоялась… и победителем оказался Казанова. Против всех ожиданий, Браницкого отвезли домой в очень тяжелом состоянии: давно известно, что в этом деле неловкий опаснее искусного.
– Дуэли запрещены, – учтиво сообщил Браницкий своему противнику. – Боюсь, что вы меня убили и за это будете приговорены к смертной казни. Спасайтесь, бегите, возьмите моих лошадей. Если у вас нет денег, вот мой кошелек.
Возможно ли более рыцарское поведение…
Казанове пришлось покинуть Варшаву. На этот раз отправился он в Вену, где некоторое время существовал на деньги из кошелька Браницкого, к которым прибавилась довольно кругленькая сумма, присланная в момент отъезда этим же благородным придворным короля Станислава вместе с пожеланиями доброго пути.