— Как здорово, когда такой лорд у твоих ног. Я рада, что в конце концов, вы попали в такое замечательное место.
Иста не дала вырваться словам «Он вовсе не был у моих ног!» и только сказала:
— Я не собираюсь задерживаться тут надолго. — Лисе подняла брови:
— Служительница сказала, что ездить верхом вам ещё нельзя.
— Скорее, мне не стоит. Это просто неприятно. Но если нужно, я смогу. — Иста проследила за восхищённым взглядом Лисе, осматривающей двор, освещённый косым вечерним светом, и попыталась придумать причину своей тревоги, не упоминая ночные кошмары. Нормальную, разумную причину для женщины, которая уже совсем не безумна. Она потёрла лоб:
— Здесь совсем рядом Джокона. Не знаю, в каких отношениях состоят сейчас княжества Джокона и Бораснен, но всем отлично известно, что моя дочь выбрала порт Виспинг объектом своих монарших притязаний. То, что планируется, — это не просто пограничный набег. Тем более что весной здесь случилось событие, которое не способствовало установлению мирных отношений с князем Джоконы.
Иста не смотрела в сторону угловой комнаты.
— Вы имеете в виду то, что джоконский придворный пырнул ножом знатока лошадей Порифорса? Мне рассказал об этом Горам, когда мы вместе мыли моего толстого пегенького пони. Странный парень — я даже подумала, что он немного глуповат, — но своё дело знает. — Она прибавила: — Послушайте, рейна, вы хромаете сильнее, чем моя вторая лошадь. Присядьте отдохнуть.
Она выбрала тенистую скамейку в дальнем конце двора, ту самую, на которой прошлым вечером расположились фрейлины Каттилары, и с озабоченным видом усадила на неё Исту.
Немного помолчав, девушка искоса посмотрела на рейну:
— Забавный старичок, этот Горам. Он хотел знать, кто выше по званию: вы или княжна. Потому что княжна — дочь князя, а вы — дочь простого провинкара. И Сара, вдова рея Орико, стала вдовствующей рейной позже вас. Я сказала, что провинкар Шалиона превзойдёт по знатности любого рокнарского князя, и, кроме всего прочего, вы — мать самой рейны Шалиона-Ибры, и тут уж соперников у вас быть не может.
Иста заставила себя улыбнуться:
— Думаю, он не часто встречает рейн на своём пути. Твои ответы его успокоили?
Лисе пожала плечами:
— Похоже на то, — она нахмурилась. — Разве не странно, что человек лежит без движения столько месяцев?
Теперь настала очередь Исты пожать плечами:
— Паралич, пробитые головы, сломанные шеи… утопление… иногда так случается.
— Но некоторые выживают, не так ли?
— Думаю, те кто остаётся в живых, не приходят в себя так… быстро. Но многие из них, после того как придут в себя, остаются жить совсем недолго, только если за ними ухаживают тщательнейшим образом. Это медленная, уродливая смерть для мужчины. Да и для любого. Лучше умереть быстро и сразу.
— Если Горам ухаживает за лордом Иллвином хотя бы вполовину менее усердно, чем он холит лошадей, то тогда всё понятно.
Иста заметила, что низенький коренастый человечек собственной персоной вышел из угловой комнаты и, глядя на них, сел на корточки у балюстрады. Немного спустя он поднялся, спустился по лестнице и пересёк двор. Чем ближе он подходил, тем короче становились его шаги, тем ниже, на манер черепахи, опускалась его голова, а руки сильнее цеплялись друг за друга.
Он остановился на некотором расстоянии от них, согнул колени и склонил голову сначала перед Истой, потом перед Лисе, а затем снова перед Истой, словно желая удостовериться, что его поклон замечен. Глаза его были цвета неполированной стали. Они, не мигая, смотрели из-под кустистых бровей.
— Ага, — сказал он, наконец, неглядя на женщин. — Это о ней он постоянно толкует, ошибки быть не может. — Он сморщил губы, и его взгляд вдруг остановился Лисе. — Вы спросили её?
Лисе криво улыбнулась:
— Здравствуй, Горам. Ну, я как раз к этому и вела.
Он обхватил себя руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону:
— Тогда спросите. — Лисе вскинула голову:
— А почему бы тебе самому не спросить? Она не кусается.
— Н…не… — пробормотал он мрачно, сердито рассматривая свои ботинки. — Вы.
Лисе смущённо пожала плечами и обратилась к Исте:
— Рейна, Горам хочет, чтобы вы зашли проведать его хозяина.
Иста откинулась назад и надолго замолчала.
— Вы та, о ком он постоянно говорит.
— Думаю, — ещё помолчав, сказала Иста, — ни один мужчина не захочет, чтобы незнакомые люди видели его в больном состоянии.
— Всё в порядке, — подал голос Горам. Он моргнул и впился в неё тяжёлым взглядом.
Лисе, прищурив глаза, приложила руку ко рту и прошептала Исте в ухо:
— В конюшнях он был разговорчивее. Мне кажется, вы его пугаете.
Иста была в состоянии сопротивляться простым мягким убеждениям. Но в этом странном клубке она не могла найти ни конца ни начала. Настойчивый взгляд, деревянный язык, молчаливое давление ожидания… Она могла проклясть бога. Но грума — нет.
Она оглядела двор. Сейчас не полночь, не полдень; ничто не напоминает картинку из снов. Во сне не было ни Горама, ни Лисе, время дня тоже было иным… может быть, это неопасно. Она набрала в лёгкие воздуха:
— Ну что ж, Лисе. Давай вернёмся к делам паломничества и навестим очередную развалину.
Лисе помогла ей встать, на лице у девушки было написано нескрываемое любопытство. Иста медленно поднялась по ступеням, опираясь на её руку. Горам беспокойно смотрел на рейну, шевелил губами, будто бы мысленно подталкивал её вверх.
Женщины последовали за грумом в конец галереи. Он открыл дверь, отступил и снова поклонился. Иста помедлила, а потом вслед за Лисе вошла внутрь.
Комната оказалась светлее, чем Иста видела во сне, ставни в дальней стене были распахнуты, за ними виднелось голубое небо. Всё вокруг казалось лёгким, воздушным. В спальне не пахло, как в комнате больного, не было свисающих с потолочных балок букетиков трав, тяжёлый запах которых скрывал вонь фекалий, рвоты, пота и отчаяния. Просто свежий воздух, в котором улавливались нотки мебельного воска и лёгкой, вовсе не неприятной примеси присутствия мужчины. Совсем даже не неприятной.
Иста заставила себя посмотреть на кровать и застыла на месте.
Постель была прибрана. Он лежал поверх покрывала, не как больной, а как человек, который прилёг на секунду посреди дня, полного забот. Или как умерший, облачённый в лучший наряд, в ожидании церемонии погребения. Длинный, худой, точь-в-точь как во сне, но одетый иначе: не как пациент или спящий, а как принято при дворе. Жёлто-коричневая туника, вышитая переплетающимися листьями, затягивалась у шеи. Штаны в тон были заправлены в доходящие до икр сапоги, натёртые до блеска. Коричневый плащ, аккуратно расправленный на кровати, и меч в ножнах, лежащий поверх ровных складок; его узорчатая рукоять покоилась рядом с немощной левой рукой. На пальце поблёскивало кольцо с печатью.