— Приходите снова, сияющая Иста, — выдохнул он напоследок. — Приведите Катти…
Ушёл. Всё равно, что каждый день смотреть, как он умирает. Иста не хотела, чтобы это вошло в привычку.
* * *
Иста повернулась в сторону ступеней, ведущих в каменный дворик:
— Мудрейший, пойдёмте со мной. Нам нужно поговорить.
— А я, рейна? — с надеждой спросила Лисе.
— Ты… будь готова в любой момент явиться на мой зов. — Поняв намёк, Лисе направилась к скамейке в дальнем конце двора. После недолгого колебания, Фойкс, ничуть не раздосадованный тем, что его не пригласили на разговор, последовал за ней. Через секунду они уже сидели, склонив головы друг к другу.
Иста провела ди Кэйбона к скамейке, стоящей в тени галереи, и жестом приказала ему сесть. С усталым вздохом он исполнил её желание. Дни, проведённые верхом в крайнем нервном напряжении, сказались на нём; вечно грязные белые одежды теперь свободно висели на нём, а ремень ему пришлось затянуть потуже. Иста, помня широту и изобилие бога в теле приснившегося ей ди Кэйбона, не могла счесть это исхудание благом.
Она села рядом с ним и начала:
— Вы сказали, что присутствовали при изгнании элементаля, когда наездника хорька разлучали с этим миром. Опишите точно, как это происходило. Что вы видели?
Он пожал толстыми плечами:
— Ну, своими жалкими глазами я мог мало что увидеть. Главный служитель Тариуна привёл меня к служителю, кто взялся исполнить это задачу. Это оказалась очень старая женщина, хрупкая, как бумага; она лежала в кровати храмовой больницы. Казалось, что она уже на три четверти покинула этот мир. В этом вещественном мире так много чудесного, что уйти из него мне будет очень сложно, но она сказала, что пережила столько боли, что теперь с радостью перейдёт в лучшее царствие. Она искренне желала единения со своим богом, словно измученный путешественник жаждет оказаться в постели.
Иста заметила:
— Человек, перед которым, я знаю, в самых необычайных обстоятельствах однажды предстало тайное видение, сказал мне, что видел, как умершие души цветут в саду богини. Но он был посвящённым Госпожи Весны. Думаю, у каждого бога есть своя метафора: красивые животные у Сына Осени, сильные мужчины и прекрасные женщины у Отца и Матери. А что же у Бастарда?
— Надеюсь, он принимает нас такими, какие мы есть.
— Хм.
— Но, нет, — продолжил ди Кэйбон, — для этого не требовались какие-то специальные действия или молитвы. Служительница сказала, что они ей не нужны. И поскольку она умирала, я не стал спорить и спросил: как это, умирать? Она взглянула на меня уголком глаза и довольно резко ответила, что когда узнает, то обязательно сообщит мне об этом. Старший служитель приказал мне перерезать хорьку горло над тазиком, что я и сделал. Старая дама вздохнула, фыркнула, как будто услышала ещё одно глупое замечание, вроде моего, которое было скрыто от нас. А потом замерла. Для того чтобы перейти от жизни к смерти, ей понадобилась лишь одна секунда, но ошибиться было невозможно. Это не сон. Это опустошение. Так оно и было. Если не считать того, что тело потом пришлось убрать.
— Это… не сильно может нам помочь, — вздохнула Иста.
— Вот, что видел я. Думаю, она видела больше. Но я едва ли могу себе представить, что конкретно.
— Во сне, — в том сне, в котором были вы, — бог поцеловал меня дважды. Первый раз в бровь, — она коснулась отметины, — как однажды уже делала Его Мать, и я поняла, что это дар второго зрения, дар видения мира духа, так же как его видят сами боги, потому что уже получала его когда-то. А потом Он поцеловал меня во второй раз, в… губы. Глубже, возбуждающе. Мудрейший, скажите мне, что значит этот второй поцелуй? Вы должны знать, ведь вы тоже были там.
Он сглотнул и покраснел:
— Рейна, у меня нет догадок. Рот — это личный теологический знак Бастарда, след его присутствия в нашем теле, так же как и большой палец. Может быть, Он дал вам ещё ключи, помимо меня?
Иста покачала головой:
— На следующий день Горам, посчитав, что рейна, пусть даже вдовствующая, способна снять заклятие, наложенное княжной, предложил мне поцеловать своего хозяина. И в какой-то момент я решила, что смогла распутать узел, что это будет поцелуй, дарующий жизнь, как в детской сказке. Но ничего не получилось, и с лордом Эрисом тоже, потому что позже я испытала этот способ и на нём. К счастью, я не стала продолжать пробовать дальше, а то моей хорошей репутации в замке пришёл бы конец. Этот поцелуй точно что-то означает, только не знаю, что это — ещё один дар или бремя. — Иста глубоко вздохнула. — На мой взгляд у нашего узла три конца. Два из них можно развязать только вместе; если я изыщу какое-нибудь средство изгнать демона Каттилары, то Иллвин будет освобождён, а марчесса спасена. Но на что можно надеяться Эрису? Я видела его душу, мудрейший. Он уже отверженный, или мои внутренние глаза слепы. Плохо, если мы окончательно умертвим его, оставив душу скитаться без бога. Хуже, если мы навлечём на него проклятие и отправим в небытие.
— Я… хм… мне известно, что некоторые души, перенеся особо ужасную смерть, задерживаются в этом мире на несколько дней и погребальная церемония и молитвы помогают им найти свой путь. Покинув двери смерти до того, как они окончательно захлопнутся.
— Значит, храмовые обряды помогут ему найти путь к богу? Довольно странная картина: Эрис самолично приходит на свои похороны и ложится на смертный одр.
Он поморщился:
— Три месяца всё-таки многовато. Выбор — испытание для тех, кто запутался во времени. И этот выбор — последний из тех, что предлагает нам время. Может ли определить ваше внутренне зрение, осталось ли у него ещё время на решение?
— Могу, — тихо сказала Иста. — Оно может. Но я хочу другого ответа. Этот мне не нравится. Я возлагала надежду на поцелуй, но эта версия не прошла.
Он задумчиво поскрёб нос:
— Вы утверждаете, бог говорил с вами. Что Он сказал?
— Что я была послана сюда в ответ на молитвы, скорее всего, Иллвина. Бастард увещевал меня не сворачивать с пути во имя смерти моего сына, которой боги пренебрегли. — Иста гневно нахмурилась при воспоминании об этом, и ди Кэйбон немного отстранился от неё. — Я спросила Его, что такое могут дать мне боги, забравшие Тейдеса, за что мне не захотелось бы плюнуть им в лицо. Он ответил: занятие. Все его льстивые речи были сдобрены такими раздражающе ласковыми словами, за которые любой смертный был бы мгновенно отправлен моими слугами в ближайшую грязную лужу. Его поцелуй жёг мне бровь, словно клеймо. Его поцелуй в губы… — она замялась, но потом упрямо продолжила, — возбудил меня как любовницу, которой я ни в коем случае не была.
Ди Кэйбон отпрянул ещё дальше, встревоженно стараясь успокоить её улыбкой и помахивая ладонями из стороны в сторону, словно плавниками:
— Конечно нет, рейна. Никто про вас так не подумает. — Иста воззрилась на него и сказала: