— Это немыслимо! — вскричал Владимир. — Есть расписка…
— Ее украли. И сегодня у барона Корфа встреча с доверенным лицом княгини Долгорукой — господином Забалуевым, предводителем местного дворянства…
— Сегодня?! — Владимир усмирил гнев и нахмурился. — Если этот мерзавец Забалуев поддерживает княгиню, то вполне может статься, что ее дерзкий план удастся. Придется срочно ехать к отцу!.. Анна, поедете со мной! Прослушивание надо отменить.
— Владимир, — остановил его Репнин. — Не стоит увозить Анну, не дождавшись прослушивания. Твой отец мечтал об этом дне, так не надрывай ему сердце больше, чем оно может выдержать. А я, в свою очередь, почту за честь позаботиться об Анне здесь! Так как все равно живу у тебя…
— Я благодарен тебе за предложение, но боюсь, — в голосе Корфа послышалась насмешка, — это повредит репутации Анны. Ведь ты — мужчина холостой и нам не родственник!
— Я постараюсь ничем не навредить ей…
— Не я придумал правила приличия, Миша, — ожесточился Корф.
— Надеюсь, ты не собираешься вызвать меня на дуэль? — невинным тоном спросил Репнин.
— Пожалуй, один я доберусь до имения быстрее, чем в коляске с Анной, — после продолжительной паузы сказал побелевший Корф. Он с большим усилием сдержался, чтобы не сорваться — эта дрянь снова встала между ним и близким ему человеком. Сначала отец, теперь Репнин! — Хорошо, пусть так и будет, но сначала я все же хотел дать Анне кое-какие рекомендации. Пройдемте со мной, сударыня!
Владимир решительно вышел из залы, и Анна, бросив умоляющий взгляд на Репнина, последовала за ним.
— Закройте за собой дверь! — раздраженно прикрикнул Владимир, войдя в кабинет отца. — И подойдите ближе!
— Благодарю вас за разрешение остаться в Петербурге, — промолвила Анна, приближаясь по приказу Корфа.
— Вот что… — Владимир схватил Анну за локоть и сильно сжал пальцы, с удовольствием наблюдая, как по лицу девушки пробежала судорога боли. — Я вас предупредил! Держитесь от Репнина подальше!
— Вы это уже говорили… — прошептала Анна, пытаясь освободить разом онемевшую руку.
— Если я только узнаю, что вы перешли границу дозволенного, я выполню свое обещание. И тогда все узнают, что ты — крепостная!
— Несмотря на обещание, которое вы дали отцу? — слабо сопротивляясь, спросила Анна.
— Я не боюсь гнева отца!
— Господи! — взмолилась Анна. — Да за что же вы меня так ненавидите?!
— Не льстите себе! — рассмеялся Корф. — Я не испытываю к вам ненависти — это чувство благородное. Мое отношение к вам совершенно нормально, так и должно относиться к крепостной.
— Но к остальным крепостным вы относитесь лучше, чем ко мне!
— Они знают свое место и выполняют свои обязанности! А ты — с твоим безукоризненным французским, твоим музицированием, твоим нелепым рвением стать актрисой — мне противна!
— Дать мне образование было волей вашего батюшки! — в голосе Анны послышались слезы. — И видеть меня на сцене — тоже его желание. Иван Иванович вырастил меня, как родную дочь, и я ему бесконечно благодарна…
— Брось! — грубо прервал ее Владимир, отталкивая Анну от себя. — При чем тут благодарность! Ты просто заигралась в дворянскую жизнь. Все эти платья, украшения, поездки в Петербург избаловали тебя, и ты забыла, где твое настоящее место, отведенное тебе по рождению. И уж совсем отвратительно, что ты пытаешься заманить в свои сети Репнина!
— Уверена, что отношение поручика ко мне — лишь предлог. Ваша ненависть — более древнего свойства.
И я хочу знать, почему вам доставляет такое удовольствие унижать меня? — отчаяние придало Анне уверенность в себе, и она смело посмотрела прямо в лицо Владимиру.
— Ты мне — не ровня, и я не обязан любезничать с тобой!
— Я хочу знать, в чем моя вина, — настаивала Анна. — Меня измучил этот вопрос! Скажите, Владимир, чем я вас обидела? Словом ли, делом, и я попрошу у вас прощения.
— Что мне до твоих извинений! — Корф вдруг почувствовал усталость и бессмысленность этого разговора. — Ты прекрасно знаешь, за что я тебя ненавижу. У тебя всегда было все, чего ты совершенно не заслуживала! И поэтому будь счастлива, что ты до сей поры жила жизнью, которой недостойна.
А теперь уходи, я должен сделать еще несколько распоряжений. И перестань заигрывать с Мишей! Ты сделаешь его несчастным.
— Это вы несчастны, — твердым тоном сказала Анна. — Ненависть не оставляет в вашей жизни места для радости. Мне искренне жаль вас, Владимир…
— Подите прочь, — Корф отвернулся к окну.
Он стоял так до тех пор, пока не услышал, как прошелестел, удаляясь, подол ее платья и захлопнулась дверь в кабинет.
* * *
Тем временем, ожидая завершения их разговора, Репнин вышел во двор.
У крыльца конюх Корфов Никита готовил лошадь Владимира к отъезду.
Репнин хотел погладить лошадь, но Никита остановил его:
— Вы, барин, осторожнее, лошадка норовистая. Она только ко мне прислушивается да Владимира Ивановича боится. А так может и лягнуть.
— Это у нее, судя по всему, семейное, корфовское, — рассмеялся Репнин.
— Не скажите, старый барон — человек деликатный и добрый. Из-за того, думаю, и сердцем слаб. Хорошо, что хотя бы Анна заботится о хозяине… — Никита осекся и быстро отвернулся, «вспомнив», что не перепроверил подпругу лошади.
— Хозяине? — не понял Репнин. — Ты, верно, хотел сказать — о своем опекуне?
— Готова уже лошадь-то, — Никита старался не смотреть в глаза Репнину. — Пойду доложу барину.
— Постой! — догнал Михаил собравшегося уйти конюха. — Что ты имел в виду? Анна — свободная девушка, а хозяева бывают только у слуг да у крепостных! Ты, верно, оговорился?
— Я хотел сказать, — замялся Никита, — Анна такая добрая, что…
— Что заботится о барине, словно служит ему? — подсказал Репнин.
— Как же верно вы умеете подобрать слова! — расцвел Никита. — И то правда — все для барина делает. Так заботится о нем, словно не воспитанница, а прислуга. Себя не жалеет.
— Ты хорошо знаешь ее, верно? — не отступал от него Репнин. — Мы с ней едва знакомы, мне ничего неизвестно о ней, о ее прошлом. Кто были ее родители? В каком родстве состояли с бароном?
— Про семью Анны ничего сказать не могу. Так что вы уж не обессудьте, барин. Спросите лучше у Владимира Иваныча. Он вам живо это семейное древо нарисует. Со всеми веточками да листочками.
— Да-да, ты прав, конечно, — кивнул Репнин.
И право, что это он в самом деле — принялся расспрашивать крепостного, как будто он Корфам приятель какой или поверенный в делах. Чудно! Совсем ему чувства все затмили.
— Что ж, Мишель, прощаемся! — сказал Корф, спускаясь с крыльца.