— Мы тоже поначалу так думали, а потом засомневались, — кивнула Татьяна, — вернее, Никита засомневался. Он последние дни все какой-то мрачный ходил, а в тот вечер сказал, что должен кое-что проверить, да только напрасно я его прождала. Заснула, а разбудили меня люди, что прибежали от Долгоруких за помощью — уж так дом полыхал!..
— А что же Никита? — тихо спросила Анна, почувствовав, что червь подозрения, поселившийся в ее душе в минуты первого знакомства с так называемым Иваном Ивановичем, вновь ожил и принялся за свое разрушительное дело.
— Так ведь я его больше с тех пор и не видела. — Татьяна снова попыталась всплакнуть, но Анна взглянула на нее строго и вместе с тем просительно, и та сдержала рыдания. — Мы, как детей спасли, стали Лизавету Петровну отхаживать, а, уж, когда о Петре Михайловиче узнали, так и совсем закружились. Все же на меня легло, да, слава Богу, понемногу Варя помогала, вот только старая она — много ли может! А Никиту, мне сказали, в уезд увезли, говорят, барыня Долгорукая на него показала, что застала, когда он все поджигал. Только врет она!..
— Тише, тише. — Анна покачала головой, кивая на детей, которые по-прежнему безмятежно играли рядом, ожидая призыва вернуться, и Татьяна сникла. — И я никогда не поверю в то, что Никита на такую подлость пошел. А вот почему на него напраслину возвели, еще разобраться надо. Но сделать это я смогу лишь после аудиенции у наследника. Стану просить его помочь мне в свои гражданские права вернуться, а уж потом к Никите поеду…
Анна решительно поднялась, и Татьяна последовала за нею, подзывая детей. Всю дорогу Катенька щебетала, держась за руку матери, а мальчики торжественно шли впереди, и лишь, когда расселись по коляскам и Анна забрала сына и дочь с собой, Ванечка крепко прижался к материнскому боку и спросил:
— А папа ждет нас дома?
— Папа еще немного задержится, — прошептала Анна, целуя его в светло-русую макушку. Она не хотела обманывать сына, но была еще не готова рассказать детям всю правду о случившемся. Анна хотела избежать еще одной муки, их и так оказалось слишком много для нее.
После обеда, когда детей увели спать, Анна собралась было подняться к Лизе, но дворецкий сообщил ей, что внизу ее ждет карета. «Наташа», — поняла Анна и, объяснив причину своего отъезда Репниным (они так странно переглянулись, хотя и промолчали, услышав об участии Наташи в ее делах, но Анна не решилась тратить время на разбирательства), она с благодарностью за все сделанное ими откланялась и заторопилась к выходу.
Анна была уверена, что они с Наташей направляются к великой княгине, фрейлиной которой та оставалась уже много лет, но, когда Репнина велела кучеру подъезжать к Зимнему дворцу не со стороны главных ворот, а с набережной, и остановиться близ углового, неприметного входа, она удивилась и не преминула высказать свое недоумение.
— Вы еще успеете поблагодарить Марию Александровну, — заметила Наташа. — Ваше главное дело — не материнское, а гражданское, и потому нам следует в первую очередь предстать перед его высочеством.
— Но отчего мы идем таким странным путем? — растерялась Анна.
— Не всякая известная дорога — прямая, — усмехнулась Наташа и первой прошла мимо потупившего взор, но торопливо и явно по привычке взявшего перед нею во фрунт часового.
Анна последовала за Репниной и все то время, пока они пересекали холл кордегардии в первом этаже и узкий длинный, плохо освещенный коридор, уходивший куда-то в глубь Зимнего дворца, не переставала со смущением думать о том, зачем Наташе понадобилась вся эта секретность и окольные пути. Анна считала свое дело справедливым, а оно, собственно говоря, и являлось таковым! Так зачем же княжне Репниной вздумалось вести ее потайными ходами, как будто в ее желании встретиться с великим князем и изложить перед ним свою просьбу, было что-то незаконное и достойное осуждения.
— Натали! — Анна сделала попытку объясниться с Наташей, когда они на минуту остановились у какой-то железной двери в стене. — Я все же испытываю некоторую неловкость. Мы как будто крадемся, все это, по меньшей мере, странно…
— Так вы хотите быстро и беспрепятственно увидеть его высочество или нет? — оборвала ее Репнина: она достала из внутреннего, скрытого драпировкой кармана платья какой-то ключ и уже вознамерилась было вставить его в замочную скважину, но после слов Анны замерла, как будто в нерешительности. Однако от всего ее бравого вида веяло такой театральностью, что Анна поняла — это только игра, и кивнула.
— Разумеется, — признала Анна, — кто бы стал отказываться от возможности лично явиться перед великим князем, не испытывая трудностей ожидания в канцелярии и в приемной.
— То-то же! — Репнина бросила на нее выразительный и весьма ироничный взгляд и добавила. — А вы совершенно не изменились, Анна. — Наташа впервые за время с момента их встречи в Летнем саду назвала ее этим именем. — Все та же провинциальная гордость и щепетильность, а я-то наивно полагала, что годы, проведенные во Франции, сделали вас более раскованной.
— Недавний опыт Франции лишь убедил меня в том, что свобода — один из самых великих самообманов, — парировала Анна. — И даже умирая, мы передаем свою несвободу другим, поручая им заботы о нашем посмертном пребывании в земле и исполнении обязательств по завещанию.
— Вы действительно полагаете, что отказ от условностей и предрассудков — всего лишь иллюзия освобождения от их кабалы? — Наташа сказала это, уже повернувшись к Анне спиной, как будто хотела скрыть свою реакцию на ее ответ.
— Нельзя отказаться от одних принципов, не приобретя новые, — одними уголками губ улыбнулась Анна.
— Нам надо спешить, — сухо промолвила Наташа после секундной паузы и, повернув ключ в замке, открыла дверь. — Следуйте за мной, баронесса.
Они поднялись по узкой, крутой винтовой железной лестнице и вышли в небольшой холл — пустой и казавшийся заброшенным. Это помещение было соединено с соседним: Наташа несколько раз (и в очередности подаваемых сигналов Анне почудился условный знак) потянула за шелковый шнур, висевший близ еще одной двери — по диагонали, с противоположной стены комнаты. А затем наступила минута ожидания, показавшаяся Анне вечностью. Наташа молчала, и свет, исходивший из единственного, узкого, как бойница, окна делал ее лицо похожим на маску, одна половина которой была белой, а вторая — черной.
Анна все же решила расспросить княжну об истинном предназначении этого тайного хода, но, едва она собралась задать свой вопрос, как дверь в холл открылась, и на пороге появился сам великий князь. Наташа бросилась к нему, словно предупреждая какие-то слова или действия, но было поздно.
— Натали! Неужели я опоздал? Мне казалось, я должен был ждать тебя в три часа пополудни? Впрочем, не все ли равно, ты — здесь, и я счастлив! — Наследник сжал Репнину в объятиях и увлек за собой в комнату, закрывая дверь в холл. Анна невольно вздохнула — настолько выразителен и понятен был этот горячий прием. Судя по всему ее вздох был услышан, и в оставшийся открытым узкий проем двери Анна различила доносившийся до нее из комнаты разговор между наследником и Репниной.