Сказав это, Николай резко повернулся и ушел к себе, а Бенкендорф бросился к Жуковскому. Но того в комнате не оказалось, и Бенкендорф, воспользовавшись моментом и чтобы занять время, принялся поверхностно рассматривать бумаги на его столе. Однако, заслышав звук открываемой двери, он бросил это неприглядное занятие и сел за стол, занимая место Жуковского.
— Как вы посмели! — с возмущением воскликнул Жуковский, входя в свою комнату.
— Здравствуйте, дорогой Василий Андреевич, — тоном радушного хозяина сказал Бенкендорф, жестом предлагая Жуковскому присесть. — Располагайтесь, чувствуйте себя, как дома.
— Что вы делаете здесь и что ищете в моих бумагах?
— Ищу? — улыбнулся Бенкендорф. — Василий Андреевич, для заговорщика вы чрезвычайно небрежны. Вот, к примеру, журнальчик «Телескоп» со статьей небезызвестного господина Чаадаева — лежит прямо на виду. А тираж-то, между прочим, цензурой изъят и уничтожен.
— Значит, плохо работаете, господин граф, — парировал Жуковский, — если хотя бы один экземпляр сохранился.
— Вы собираетесь меня обидеть? — Бенкендорф положил локоть на стол, оперся подбородком на ладонь и пристально посмотрел на Жуковского.
— А вы собираетесь меня арестовать? — в тон ему поинтересовался тот.
— Что вы, это прерогатива императора. Кстати, Его величество просил меня оказать ему эту любезность.
— Препроводить меня в тюрьму?
— Препроводить вас к нему. Император желает тотчас же побеседовать с вами. У него накопилось к вам несколько неотложных вопросов. К примеру, о мадемуазель Калиновской, — Бенкендорф поднялся из-за стола и направился к выходу, давая знак Жуковскому следовать за ним.
— А при чем здесь госпожа Калиновская, — вздрогнул Жуковский. — Я уже докладывал о ней государю, и более мне нечего к этому добавить.
— Возможно, Его величество не был в полной мере удовлетворен вашим докладом, — пояснил Бенкендорф, останавливаясь у двери и выжидательно взглянув на него. — Да, и признайтесь — вы давали читать наследнику этот философический опус провинциального сумасшедшего?
— Еще древние говорили — хочешь победить врага, узнай его, — побледнел Жуковский. — Мало запретить крамолу, необходимо разобраться в причинах ее появления.
— А вот это — совсем не ваша забота! — с раздражением бросил ему Бенкендорф.
— Как и не ваша — бегать за хорошенькими дамами, обвиняя их в государственной измене!
— Так вы хотите сказать, что потворствовать растлению наследника престола, который готовится стать мужем, и читать ему крамольные письма бездарного дворянчика — занятие, достойное для его воспитателя?
— С вашей точки зрения, быть может, и нет, а с моей — да. Ибо более недостойным я считаю фискальничество, слежку и огульное обвинение всех, кто думает иначе, чем вы!
— Помилуй Бог, Василий Андреевич! — вскричал Бенкендорф. — Да не заболели ли вы сами? Крамола хуже насморка — болезнь опасная и даже смертельная.
— Вы угрожаете мне? — тихо спросил Жуковский.
— Что вы, Василий Андреевич, — усмехнулся Бенкендорф. — Как я могу угрожать вам, любимому наставнику наследника престола. Я всего лишь пришел передать вам приказ Его величества явиться к нему. Затевать философские споры — не моя стихия.
— Быть может, если бы вы обладали вкусом к философии, то захотели бы больше читать и размышлять, а соответственно — писать, и овладели бы, в конце концов, хотя бы одним из тех языков, каковые прилично знать образованному человеку вашего сословия.
— А вот это вы зря, Василий Андреевич, — улыбка медленно сошла с лица Бенкендорфа — его потрясающая неграмотность по части чистописания уже давно стала притчей во языцех. — Я хотел избежать скандала, но, по-видимому, без этого не обойтись. Вы сами объявили мне войну — и я принужден вам ответить. Я не стану скрывать от императора, что вы ознакомили наследника с письмом господина Чаадаева. Следуйте за мной!
Жуковский вздрогнул — тон Бенкендорфа не предвещал ничего хорошего. И он сразу же ощутил это, когда они вместе вошли в кабинет Николая.
— Добрый день, Ваше величество, — поклонился стоявшему у окна императору Жуковский.
— Вы действительно полагаете, что день сегодня добрый? — с нескрываемым сарказмом спросил Николай, даже не смотря на него. — Насколько я помню, вы докладывали мне, что нашли следы пребывания госпожи Калиновской в Двугорском в имении Долгоруких.
— Совершенно верно, Ваше величество, — подтвердил Жуковский.
— И после вашего отъезда она скоропостижно уехала, и даже господин граф, — Николай кивнул в сторону невозмутимо стоявшего поодаль от Жуковского Бенкендорфа, — не смог ее отыскать.
— И вы решили, что я прячу ее здесь, в Зимнем дворце, — Жуковский улыбнулся и развел руками. — Стар я уже для таких проделок.
— А как чувствует себя Александр? — как ни в чем не бывало осведомился император.
— Его высочество просил себя не беспокоить и дать ему побыть какое-то время в одиночестве, чтобы прийти в себя после переживаний последних дней.
— Или для того, чтобы вместе с Калиновской сбежать в Польшу, нарушив клятву, данную им своей невесте и опозорив весь наш род?! — вспылил Николай.
— Если вам угодно справиться о здоровье Его высочества… — начал было Жуковский, делая вид, что не понял вопроса.
— О здоровье Его высочества я осведомлен гораздо лучше вас, — бесцеремонно прервал его Николай. — Однако, преклоняюсь пред вашим талантом лицедея, так неожиданно открывшимся всем нам. Браво, Василий Андреевич, браво! А я до сего времени считал вас искренним и преданным мне человеком.
— Но, Ваше величество…
— Довольно лжи! Мне крайне жаль, Андрей Васильевич, что вы не только во всем потворствовали Александру, но и позволили себе втянуть в эту интригу императрицу, к которой, как мне казалось, вы питаете особые чувства.
— Ваше величество, я глубоко сожалею.
— Не вижу раскаяния на вашем лице, — нахмурился Николай.
— Я помог Александру Николаевичу увезти Калиновскую из дворца. Я прекрасно отдаю себе отчет в своем поступке и понимаю, на какой рискованный шаг я решился, но Александру нужна была моя помощь. Он всего лишь хотел, чтобы Ольга вернулась в Польшу. Он не изменял своему предназначению наследника и не помышлял предавать свою невесту. В его действиях нет и тени политики. А Ольга… Ольга Калиновская виновата лишь в том, что следует голосу сердца, а не разума.
— Таким образом, вы хотите уверить меня, что мне не следует волноваться и просто сидеть и ждать, пока мальчик натешится и вернется в лоно семьи?
— Я просто прошу вас не подозревать в его действиях никакой иной подоплеки, кроме любовной, к тому же — бывшей. Александр Николаевич понимает свою роль в жизни государства и готов следовать этому в полном соответствии с вашими интересами.