— Вы?! — Лиза от неожиданности встала. — Это вы?
— Простите, что не открылась вам сразу, Елизавета Петровна. Я всего лишь пыталась защитить Петра Михайловича.
— Защитить от законной жены и любимых детей? Марфа, что вы такое говорите?!
— Видите ли, ваша матушка бросила Петра Михайловича в лесу одного, раненого. Когда я прибежала на выстрел, он лежал неподвижный, мне казалось, он уже остывал. Я пыталась поднять его — неподалеку была избушка Сычихи, а она — известная травница. Но силы вскоре оставили меня, батюшка ваш из себя мужчина видный. Я не знала, что мне делать, но вдруг появился отец Георгий. Оказалось, княгиня была у него на исповеди и призналась, что убила мужа. Но ни в чем не раскаялась, а лишь попросила его помочь ей похоронить его тайно — мол, вышел на охоте несчастный случай. Вот тогда я и решила — если жив останется, будет со мной, а я уж уберегу его от всех.
— Так, значит, Сычиха все знала? — нахмурилась Лиза.
— Как не знать — она же его и выходила.
— Да, — кивнул Долгорукий. — Она помогла Марфе, научила, что надо делать, чтобы рану заживить. Несколько месяцев я пролежал без сознания и пришел в себя только благодаря любви и заботе Марфы.
— Что же — на том ей спасибо, — недобро промолвила Лиза. — Только мы чем перед тобой и перед ней провинились, что ты детей своих забыл? Неужели тебе даже в голову не приходило, что твои дети любят тебя и страдают, считая умершим?!
— Лиза, как только я смог диктовать, я тайно переправлял вам письма! — удивился Долгорукий.
— Письма?! — растерялась Лиза.
— Да, письма, я посылал их тайно, чтобы Мария не знала о том, что я жив!
— Ты хотел, чтобы она мучилась сознанием своей вины?
— Я не настолько кровожаден, Лиза. — Долгорукий развел руками. — Просто не желал новых злодеяний.
— Да как же вы не понимаете! — вскричала Марфа. — Княгиня только и твердила: убила тогда, убила бы снова! Она возненавидела его и не смогла простить. Если бы Петр Михайлович объявился, ему неминуемо грозила бы гибель от руки вашей матушки!
— Ах, как благородно! — с раздражением бросила ей Лиза. — Обо всех подумали, обо всех позаботились! Вот только одно неясно — где же они, эти ваши хваленые письма? Мы не получили ни единого!
— Не может быть! — Долгорукий покачнулся, хватаясь рукой за грудь.
— Ни одного письма! — со злостью повторила Лиза. — Ты лжешь мне, лжешь, как и все! Ты думал только о себе, нарочно заставив нас поверить в свою смерть. Ты хотел наслаждаться своим собственным тайным счастьем! Ты предал нас, как когда-то предал маменьку! Я не хочу видеть тебя! Не хочу!
— Постой, Лиза, подожди, — Долгорукий успел схватить ее за руку. — Я не хочу снова потерять тебя!
— Ты потерял меня год назад, когда остался с крепостной, вместо того, чтобы вернуться к детям!
— Лиза, ты не права, ты все не так поняла! Прошу тебя, не уходи.
— О, если бы ты знал, как мне не хватало тебя! Когда маменька совсем прогнала Андрея из дома — отправила от себя в Петербург. Когда выдала меня против твоей и моей воли замуж! Я все время мечтала — был бы жив мой отец, он не допустил такого! Он бы не позволил, чтобы мне было плохо, так плохо! А оказывается, ты был жив, и ты все время жил рядом.
— Подожди, подожди, не уходи, мне очень трудно… — Долгорукий сделал попытку подняться с дивана, и его тут же скрутила какая-то боль.
— Папа, — растерялась Лиза, — прости, прости, я не поняла, что ты так сильно пострадал от раны. Почему, почему же ты мне сразу не сказал!
— Петр Михайлович мужественно переносит увечье, — тихо сказала Марфа, помогая князю сесть. — Если бы вы только знали, какую боль он терпел, пока рана заживала! Он едва не умер!
— Не надо Марфа, не стоит отягощать девочку рассказами о моих кошмарах, — прервал ее Долгорукий.
— Папа! — Лиза снова бросила на шею отцу и разрыдалась.
— Елизавета Петровна, заклинаю вас — не открывайте матери, что вы нашли своего отца! Пусть он останется лучше со мной — здесь. Вы только подумайте, что она сделает с вашим батюшкой, если узнает обо всем?! — Марфа осторожно тронула Лизу за плечо.
— Ложь? Опять ложь? Вы ее уже столько нагромоздили! Не пора ли остановиться? Моя мать совершила много ошибок и изломала жизнь многим людям, — горячилась Лиза. — И только из-за того, что вы уже когда-то все решили за нас, за всех нас! Да как вы смели?
— Лизонька! Я все исправлю! Я даю слово князя Долгорукого! — Петр сделал попытку приподняться.
— Ничего ты не можешь исправить! — резко сказала Лиза. — Все плохое уже случилось. И теперь ты и в самом деле мертв для меня!
— Вот видишь? — воскликнула Марфа. — Я предупреждала вас, Петр Михайлович! Им нет до ваших чувств и до вашей души никакого дела! Я знала, что однажды кто-то из них придет в этот дом и обвинит вас в том, что когда-то вы осмелились полюбить! Вот поэтому я прятала тебя ото всех!
— Марфа? — Долгорукий посмотрел на нее, словно впервые увидел. — Прятала? Что это значит?! О, Господи, письма!.. Ты не переслала ни одного моего покаянного письма детям?!
— Нет! — гордо ответила Марфа.
— Так ты лгала мне?!
— Я защищала тебя. Я боялась за тебя. Я берегла тебя. Я хотела защитить нашу любовь, и я буду защищать ее до последнего вздоха!
— Святые угодники! — Долгорукий откинулся на спинку дивана. — Каждый день, превозмогая боль, я учился ходить, чтобы, в конце концов, добраться до своих детей и вымолить — на коленях вымолить у них прощение! А ты обрекла их на сиротство при живом отце? Лиза! Помоги мне встать.
Лиза тотчас же бросилась к отцу, но опомнилась и остановилась.
— Папа, ты только не двигайся, миленький! Я сейчас, я быстро — здесь рядом Никита, тот, что у Корфов служил. Он нам поможет.
— Петр! Одумайся, — Марфа бросилась перед князем на колени, едва только Лиза выбежала из гостиной. — Останься, Христом-Богом прошу! Все, что захочешь, для тебя сделаю. Только останься!
— Я едва не потерял из-за тебя детей. Я должен исправить это. И прости — но даже вся твоя любовь не в силах заменить их для меня…
«Ах, какое прекрасное утро!» — с восторгом подумал Андрей Платонович Забалуев, потягиваясь на мягкой и теплой перине. Снежок искрился на солнце, на небе — ни облачка. «Я жив и здоров, я свободен, и скоро буду снова на коне — при деньгах и удовольствиях, какие только пожелаю. Если этот маменькин сыночек думает, что Забалуева можно не принимать всерьез, то он глубоко заблуждается. Нет, князьку придется раскошелиться, а мне пора бы уже и вернуться к нормальной жизни».
Забалуев вытянул руки вперед и сделал гимнастику для пальцев — тонких ловких пальцев игрока. Забалуев истосковался по азарту и зеленому сукну. Он с большим трудом переносил необходимость соблюдать приличия, вести светские беседы под сладенькие настоечки и расписывать с княгиней долгими вечерами пульку по маленькой. Забалуев жаждал крупных, рискованных ставок, ему было душно в домашней гостиной — хотелось полной грудью вдыхать сигарный чад, витающий над столами в игровом клубе.