После этого драка резко прекратилась.
Лещ сбросил с себя Пастуха и поднялся, отряхиваясь. Воронов, помешкав всего мгновение, протянул руку Крамеру. А Хижняк, приведя в порядок дыхание, подошел к альбиносу, положил свою пятерню сверху на его ладонь, слегка нажал, заставляя опустить руку, а потом, преодолевая легкое сопротивление, отобрал пистолет. После обвел взглядом мужчин, уже ставших полукругом на поляне и косо посматривающих друг на друга.
— Для чего? — спросил негромко. — Зачем? Ладно этот. — Он показал стволом на Леща. — Бои без правил, угадал, было дело?
— Ты тоже ничего… Технично… — отозвался Лещ.
— Короче, по тебе видно, что ты боец без правил. Видно по нему! — Теперь Хижняк повысил голос. — И не найдется человека, который такому вот долболобу в башку его тупую вмолотит: в нашей с вами ситуации залупаться, членами меряться, как детки в песочнице, резона нет! Нету, блин, резона, понятно вам?
Стремительно сократив расстояние между собой и Лещом и в движении перебросив пистолет из правой руки в левую, Виктор, не давая тому опомниться, двинул его кулаком в солнечное сплетение, подождал, пока человек-крыса, ловя ртом воздух, опустится перед ним на колени, скрючившись вопросительным знаком, а потом повернулся к остальным.
— Крамаренко. Крамаренко, твою мать, к тебе обращаюсь!
— Ну… — прогудел Крамер.
— Не нукай! Без «ну», придурок! Крамаренко!
— Я!
— Вот так. — Хижняк снова сбавил тон. — Чего ты ждал? Чего вы все ждали? На что надеялись, уроды? Что будет, как в штрафбате во время войны? — Все молчали. — Знаете, как было в штрафбатах? Слышал кто-нибудь? Ладно, расскажу: у́рок, воров всех мастей позвали на войну, в специальные штрафные батальоны. Оружия не давали, в бою надо было добывать. Кого немцы подстрелят, но не насмерть — все, кровью вину искупил, судимость снята, обратно возвращаются гражданские права. И знаете, какие умники находились? Шаг из строя делали, когда начальник лагеря в штрафбат добровольцев выкликал. А потом, кто уже по дороге на фронт прямо с поезда ноги делал, кто из окопов когти рвал. И если надо — стрелял, резал, рвал зубами хоть командира, хоть такого же, как сам, зека. Вот как вы сейчас. Как Лещ, как Крамер, кто еще?.. Остальные пока не решили, как именно уйдут?
Он замолчал, вытирая пот с лица, и этим тут же воспользовался Воронов.
— Выходит, у нас тут вроде того штрафбата, а, начальник?
— Начальники на зоне остались! Это сказал Пастух, и теперь все смотрели на него.
— Правильно, — согласился Виктор. — Разумно. Не начальник я, тем более не гражданин начальник. Нравится — зовите командиром. Не нравится — по имени, я уже представился. И все мы тут с вами, мужики, в одном окопе. Даже Волох, если он сам еще этого не понял. И стволы от вас никто не прячет, вон, полная сумка, берите и стреляйте в меня. Только дальше что? Крамаренко, Лещинский, Воронов, что дальше? Куда потом?
— А Воронов здесь при чем? — Хижняку показалось, что российский гражданин даже всерьез обиделся. — Единственное, что могу, так это… ну, как сказать… Короче, извиниться за всех, что ли… Не повторится больше…
— Ты что за всех расписываешься? Крамер, Лещ?
— Замяли, — пробасил Крамер. — Бес попутал. Сам пойми — свобода, только какая-то… хрен разберешь…
— Ты?
Теперь на Леща, который уже перевел дыхание и выпрямился, смотрел не только Виктор — его ответа ждали еще четыре человека.
— Ты можешь нормально сказать — мы вписываемся в твою разборку или ты нас подписываешь на чужое? — спросил Лещинский, глядя исподлобья.
— Нас всех, и меня первого, подписали на чужое. Выбора не оставили.
— Ну, раз не оставили… тогда заметано, — проговорил остролицый. — Банкуй… командир. Держи краба!
И, подойдя к Виктору, уголовник протянул ему руку ладонью вверх.
А во взгляде уже, словно по волшебству, не просматривалось ничего крысиного.
— Сегодня вечер. Располагаемся, отдыхаем, травим байки, едим, спим и не забываем про сухой закон. Завтра поглядим, кто на что горазд.
Сказав так, Виктор Хижняк крепко пожал протянутую ему жилистую татуированную руку.
Спать улеглись рано, а наутро поднялись с первыми лучами солнца.
Общей побудки никто не объявлял. Хижняк, уже засыпая в своем спальном мешке, никак не мог решить, надо ли вводить на эти три дня казарменный распорядок или же ограничиться обычными требованиями к дисциплине. Но с утра все решилось само собой: Виктора разбудило движение рядом, он, открыв глаза, потянулся к оружию, однако тревога оказалась напрасной — это выбрался из палатки Воронов, с хрустом потянулся. После, упав на вытянутые руки, принялся без особого напряжения отжиматься. К нему минут через пять присоединились Крамаренко и Волох, и хотя Пастух с Лещом не спешили терзать себя утренней зарядкой, в целом Хижняк сделал утешительный для себя вывод: большинство команды способно к самоорганизации. Потому не придумал ничего лучше, как присоединиться к мужчинам, перед этим все-таки вытащив на свежий воздух остролицего бойца без правил и молодого боксера.
Пастух, как выяснилось вчера за душевным разговором у костра, действительно сломал нос на ринге. Еще со школы занялся боксом, за славой Майка Тайсона не гнался, но получал плюхи и давал их с равным успехом, превращаясь, как понял Хижняк, в обычного боксера с обычной перспективой свернуть спортивную карьеру годам к двадцати, когда перебесишься окончательно. Виктор не придал этому особого значения — сам в старших классах пытался колотить грушу. Но потом, когда после завтрака он отвел группу подальше в горы, чтобы точно не нарваться на любопытных туристов, которых в августе здесь хватает, Олег Пастух невольно заставил привлечь к себе более пристальное внимание.
Хотя на первый взгляд ничего странного в парне не было. Сначала, для более полноценной разминки, Виктор разбил группу на пары, и несколько часов подряд, с обязательными передышками, они спарринговали, меняясь противниками. До обеда все успели основательно померяться силой, причем Хижняка не интересовала техника — разрешал все приемы, кроме тех, которые могли реально покалечить. Проверив бойцовские качества подопечных, он в целом остался доволен. Потом для куража выходил сначала один против двоих, потом против троих, четверых, после чего устроил ко всеобщему одобрению шоу: они с Волохом спина к спине отбивались от четверых. Время прошло незаметно, и, как понял Хижняк, вся эта возня сблизила вчера еще незнакомых и враждебно настроенных друг к другу людей. И тот же Пастух держался на равных, демонстрируя неплохую, как для хлопца его возраста, подготовку.
Неплохую. Нормальную. Среднюю.
Когда Виктор понял это, прозвенел первый, очень слабый и пока еще непонятно чем вызванный звоночек. Пастух отличался от остальных, причем с худшей стороны. То, что не замечал посторонний зритель, бывший оперативник специального секретного подразделения Хижняк просек очень отчетливо. Так, грабитель, а до того имеющий опыт боев без правил Толя Лещинский, держался на кураже, всегда бросаясь напролом и тем самым являя серьезную угрозу для более опытного противника, Виктор уже успел испытать это на себе. Россиянин Володя Воронов, демонстрируя поистине русскую безоглядную удаль, этим и был хорош — обычная бойцовская логика и расчетливость в поединке с ним не годились, нужно было учитывать его непредсказуемость. Андрей Волох показал себя дисциплинированным посетителем спортзала, не более того, — но вполне достаточно, чтобы при случае доверить ему прикрыть тылы и страховать фланги. Виталий Крамаренко, кажется, никогда не уставал. Словом, в каждом Хижняк заметил изюминку, которую со временем и при желании можно было развить в личный потенциал, превратив отдельно взятого Леща или Крамера в профессионала, подобного тем, которых отбирали для спецгруппы по борьбе с оргпреступностью в середине девяностых годов.