В начале своей супружеской жизни, приходя из психиатрической клиники, где она проходила интернатуру, Вера бросалась к мужу. Их тогда еще коммунальную двенадцатиметровую комнатку наполняли Верины рассказы. Она делилась историями о том или ином больном, тяжелыми или смешными случаями – в общем, всем, чем живет врач. Муж какое-то время выслушивал ее, но однажды сказал:
– Я женился не на психушной докторше, а на женщине. Поэтому все свои больничные проблемы, уж будь добра, оставляй за порогом нашего дома. Что ты меня грузишь негативом? Тащишь в квартиру эти свои маниакальные психозы и шизоидные неврозы. Мне это ни к чему. Твоя работа – это твои проблемы. А мне для сохранения жизненного тонуса необходим покой.
С тех пор Вера никогда не разговаривала с мужем о своей работе, отчего его жизненный тонус очень повысился. Рабочих же проблем у него, программиста в полузабытом тихом институте, не существовало.
Только вчера вечером Юрий Лученко спохватился, что утром жена с дочерью и зятем приезжают из отпуска. Купил «Пражский» торт – за него Вера что хочешь простит. Он был уверен, что жена запомнила телефонный разговор и теперь будет игнорировать его с каменным лицом. Она не мстительная, но с характером. При всем исходящем от Веры ощущении миловидности, мягкости и тепла у нее имелся сильный характер, она могла поставить на место любого. Да уж, его женушка – дама с перцем, за внешностью симпатяги – стальной стержень.
Он попросил маму заварить свежего чаю, поставил на кухонный стол купленный торт. Вот теперь совесть чиста…
Они ворвались в дом горячим летним сквозняком – Оля и Кирилл, Вера и Пай.
– Теперь я всегда буду ездить в Крым! – кричала Оля с восторгом. И начала подробно объяснять бабушке и папе почему. – Я его полюбила! – добавляла она, жадно глотая воду из чашки, отфыркиваясь и пытаясь рассказать за что.
– А я? А меня? – шутливо оскорблялся Кирилл.
В доме стало шумно и беспокойно. Только Вера помалкивала, усевшись по привычке на мягкий старый стул в прихожей. Вот дом и ожил. Без них тут наверняка было неуютно и зябко, как в отсиженной ноге. Дом должен звучать ладно настроенным инструментом – смехом, веселой возней с детьми и собакой, разговорами с приятными гостями… А если в доме нет звука жизни, он остывает, ветшает, превращается в старика.
Вера вдруг остро почувствовала свою чужеродность рядом с мужем и свекровью. Словно из солнечного радостного дня она шагнула в затхлый погреб. Ей было тяжело и немного неловко. Вот они, муж и свекровь, хлопочут и демонстрируют приязнь. Может, кто другой и обманулся бы, но только не она. Вера замечала даже больше, чем ей порой хотелось. И сейчас лица родственников казались ей поделенными на две части, верхнюю и нижнюю. Рот улыбается, а глаза равнодушные, даже злые. Ишь, приехали с югов, веселые и загорелые, а мы тут сидим, по курортам не шастаем…
Свекровь Зинаида Григорьевна напоминала квадратный посылочный ящик. Посылку обшили дерюжкой, написали чернильным карандашом какой-то адрес, но, видать, перепутали. Вот она и пылится в отделе доставки: квадратная, дерюжная, кондовая. Маленького роста, какая-то карликовая свекровь. Всем своим видом напоминает гипсовую «пионэрку» с барабаном, какие теперь встретишь только в провинциальных городах, в запущенных парках.
– Вера, – торжественно провозгласил Юрий. – А я тебе торт купил. Твой любимый, «Пражский». Переодевайся и садись, чай будем пить. Мать, поставь чайник…
Вера проглотила застрявший в горле ком. Она думала, конечно, какими словами сообщить мужу… «Я полюбила другого человека»? Неточно: Юрия она уже давно не любила. «Я ухожу»? Уходить пока что некуда. У Андрея не те условия, надо снимать квартиру. То есть ее сначала надо найти. В общем… А он еще и «Пражский» торт позаботился купить, скотина бесчувственная, эгоист хренов. Сейчас ей не то что любимый торт – гору золотых слитков предлагать бесполезно. Поздно. Не хочется.
– Не хочется, – отказалась Вера. – Пейте без меня. Я… У меня еще дела сегодня. – Сказала и почувствовала волну гнева. Закрыла глаза, сдержалась.
– Ма, ты что, устала? – в тревоге спросила дочь.
Вокруг Веры как будто понизилась температура воздуха. Мурашки пробежали по Олиной коже. Пай сел и склонил голову набок, удивленно глядя на хозяйку. Даже Кирилл запнулся, вздрогнул. Только толстокожий Лученко с матерью ничего не заметили.
– Да. Пойду отдохну. – Вера глянула на мужа холодно, с оттенком брезгливости. Мимолетно подумала: «Интересно, врут мои глаза или не врут?» И ушла в свою комнату.
Суетившийся под ногами и всем мешавший Пай тут же последовал за ней, цокая когтями по полу.
– Ну и хорошо, сами съедим, – довольно сказала Зинаида Григорьевна.
Удивленный муж пожал круглыми плечами и сел за стол.
– А мы? – спросил у своей юной жены Кирилл, потирая руки.
Оля помолчала мгновение. Женская солидарность требовала гордо отказаться. Но торт манил и быстро пересилил минутное колебание.
– Закусим, пожалуй, – решила она.
Стоя под душем и намыливая загорелую кожу душистым гелем, Вера пыталась прощупать на прочность последние ниточки-связи с постылой жизнью в семействе Лученко. Разглядывая себя обнаженную в большом зеркале на стене ванной, она удивилась: тело, смуглое и подтянутое, словно уже не принадлежало ей прежней. Да и в глазах прыгало новое, непривычное, свободное… «Моя семейная жизнь накрылась медным тазиком!» – радостно подумала женщина и рассмеялась. От этой мысли она не испытала никаких угрызений совести.
Как-то одна пациентка, делясь домашними проблемами, сказала: «Если пара распалась, это означает, что сильный бросил слабого».
– Неправда, – прошептала Вера. – Это значит, что уходящего уже по-настоящему достало. Терпение лопнуло и растеклось мокрой лужицей. Как сказала какая-то писательница: «Гирька до полу дошла».
Она надела махровый халат. Так, теперь нанесем на лицо увлажняющий крем… Мысли продолжали кружиться и лопаться, как мыльные пузыри. «Почему так и не сложилась моя личная жизнь? Да потому. Представь, милая, что ты пришла к психотерапевту. Как к тебе за годы твоей врачебной практики приходили десятки и сотни людей с подобными проблемами. Что б ты высказала специалисту? На что бы ты пожаловалась? На мужа. Предъявила бы длинный список претензий. В начале списка стояло бы непонимание, равнодушие к твоему плохому настроению, к твоим обидам. Главное, к ожиданию утешения».
Присказка «сапожник без сапог» тут срабатывала на все сто. То, что она виртуозно объясняла другим, в ее собственной личной жизни не помогало. Она, спасшая от краха множество семей, безучастно наблюдала, как ее семейный «Титаник» отправляется в свое прощальное плаванье. И ничего не могла с этим поделать. Ну не хватало ей в браке чувств, эмоций. А для мужа, Юрия Ивановича Лученко, чувства – китайская грамота. Супруги говорили на разных языках. И ей постоянно нужно было каждое движение своей души переводить на его язык.
Она вновь прислушалась к своим ощущениям… Нет никакого раскаяния. Казалось бы, после страстного романа на юге замужняя женщина должна попасть в трудное положение. Особенно с точки зрения этики практического психолога, которая «основывается на общечеловеческих моральных и нравственных ценностях». Однако психотерапевт разрешила себе быть женщиной. Ведь муж давным-давно от нее отдалился. Когда-то Вера честно предупредила его: такая семейная жизнь, без любви, перспективы не имеет. Тот лишь равнодушно покивал в ответ.