В общем, Шкловский действительно был мужественным человеком. Он очень трогательно, по-мужски, ухаживал за Эльзой. Он был бедный, такой бедный, что у него не было денег на еду, но каждый день дарил Эльзе букет цветов. Эльза могла бы его полюбить! Но нет, она его не полюбила.
А Якобсон приехал в Берлин из Праги. Он был очень талантливый, как и Шкловский, но совсем другой — нежный, «розовый, голубоглазый» и совсем еще мальчик — двадцать шесть лет. И тоже очень любил Эльзу.
Но Эльза и его не полюбила. Оба любили ее сильно, но она никого не выбрала. Ах да, Шкловский был женат — его жена оставалась в России. Впрочем, и Якобсон был женат, женился в том же 1922 году — такая мелочь. Жену звали Соня. Якобсон писал потом Эльзе: «Мне никогда не убедить ни Тебя, ни себя, ни Соню, что я ее так же люблю, как Тебя».
Вот так они все вместе жили в Берлине — каждый согласно своим привычкам.
Лиля купила шубу для Риты за марки, равные одному доллару. В Германии была инфляция. Кстати, именно поэтому Маяковский и Брики могли чувствовать себя если не богачами, то людьми с деньгами, — есть в ресторанах, покупать одежду.
Брик окунулся в культурную жизнь Берлина, и немецкую, и русскую, общался с немецкими авангардистами, занимался издательскими проектами, участвовал в дискуссиях, изучал Берлин, ходил в музеи, — ему все было нужно и все интересно.
Маяковский кое-где бывал с Бриком, но ему все было неинтересно. Он почти безвылазно играл в карты в номере гостиницы.
Эльза: «…В гостинице в его комнате шел картеж… Постоянные карты меня необычайно раздражали, так как я сама ни во что не играю и при одном виде карт начинаю мучительно скучать. Скоро я сняла две меблированные комнаты и выехала из гостиницы. На новоселье ко мне собралось много народа. Володя пришел с картами. Я попросила его не начинать игры. Володя хмуро и злобно ответил мне что-то о негостеприимстве. Слово за слово… Володя ушел, поклявшись, что это навсегда, и расстроив весь вечер».
Эльза сердилась, Лиля сердилась. Лиля сердилась еще и за то, что, отрываясь ненадолго от карт, Маяковский все время кого-то изображал. Заказывал в дорогих ресторанах огромные порции, объясняя официанту: это «для меня и моего гения», заказывал по шесть порций сладкого сразу, давал чаевые пригоршней… Кого он изображал — гения, удачливого советского поэта, богача, кутилу?
И все это безобразие кончилось тем, что Маяковский уехал в Париж. В Париже, одному, без Лили, ему почему-то было лучше, чем с ней в Берлине. И он, и Лиля, расставшись за границей, обрадовались: Лиля освободилась от его настроений, тяжелого присутствия, а Маяковский от чего? Наверное, не Париж ему понравился больше, чем Берлин, а быть за границей одному, без Лилиного присмотра.
«…Я влюблен, очень в любви несчастен…» — писал Шкловский. И Шкловский, и Якобсон, и Эльза, все были несчастны понемногу, одни больше, другие меньше, и только Лиля — не несчастна. Ну, и Осип, конечно.
В Берлине каждый несчастный выбрал себе судьбу. Берлин для них был тогда таким поворотным пунктом, когда каждый решал — куда ему, домой или навсегда оставаться за границей. Шкловский, хоть и писал, что не ждет в России для себя ничего хорошего, все-таки выбрал Россию, попросил прощения у большевиков, был прощен и впущен обратно. Якобсон не вернулся в Россию — он был человек академический, робкий и предпочел не рисковать. Якобсон не вернулся и стал знаменитым филологом на Западе, а Шкловский вернулся и замолчал на десятилетия. Эльза осталась в Берлине, начала писать и потом стала знаменитой писательницей. А Брики и Маяковский вернулись в Москву дальше бороться за футуризм. Вот такой у них был Берлин.
И так как люди все они были литературные (кроме Брика и Лили), то итогом этого года, года любовных романов, стала литература: Шкловский написал замечательную книгу о любви к Эльзе, Эльза милую книжку о своих отношениях с Якобсоном, а Якобсон посвятил Шкловскому очередное филологическое исследование.
И только Лиля ничего не написала — зачем ей, ведь она жила, а не писала.
Когда они вернулись в Москву, Лиля Маяковского прогнала. Многие ссорятся, расстаются, но все-таки редко можно сказать, что кто-то кого-то «прогнал». Это обидное слово, прогоняют собаку, не человека. Но Лиля именно что прогнала Маяковского.
Это была страшная история, потому что сила страдания Маяковского, его слабость были совершенно бессильны перед равнодушием и жизненной силой Лили. Но какие шансы у простодушного Щена против хитрой Кисы?..
По приезде в Москву Маяковский выступал в Политехническом музее — рассказывал о своих впечатлениях от заграничной поездки, о современной немецкой и французской культуре. Лекции назывались «Что делает Берлин?» и «Что делает Париж?».
На первой лекции «Что делает Берлин?» было так много народу, так много людей хотели послушать о впечатлениях Маяковского, что была даже конная милиция, — людям тогда все было интересно!..
Маяковский стоял на сцене перед переполненным залом, рассказывал о Берлине, ему бурно аплодировали, Лиля сидела на сцене на местах для друзей. И вдруг Лиля прервала Маяковского едкой репликой, затем еще одной и еще одной…
Можно представить, как растерялся бедный Маяковский, он ведь так ее боялся, а тут она сердится на него на сцене, перед огромной толпой. Что делать?! Просить прощения? Бормотать: «Ну, Лиля, ну, не сердись, ну, пожалуйста…»? Маяковский стоял, смотрел на нее обреченно, как кролик на удава. И обиженно — мы все-таки не одни, зачем же ты так со мной?..
А Лиля так разозлилась, что сняла туфельку и запустила в Маяковского — просто семейный скандал!
Лиля рассказывала — ей стало неприятно, что Маяковский пересказывал впечатления Брика. Своих впечатлений у Маяковского не было, так как он Берлина не видел, ничего не видел, а просидел за картами и в ресторанах и теперь говорил перед публикой словами Брика.
Маяковский мог бы удивиться — а что я сделал плохого? Пересказывал Осипа? Но так всегда было. Маяковский всегда пересказывал Брика. Брик утром читал газеты и рассказывал Маяковскому, что происходит, а Маяковский писал про это стихи «на злобу дня».
Зачем Лиля так себя повела? Некрасиво, непорядочно по отношению к близкому человеку так его подставлять — при людях стыдить, насмешничать. Можно было бы отвести его в перерыве в сторону и тихо сказать — что же ты врешь, пересказываешь Осины рассказы?.. Но вряд ли Лиля не знала, что только неприличная жена выясняет отношения с мужем на людях. Очевидно, ее раздражение переливалось через край, когда уже себя не помнишь, только бы высказать все и прямо сейчас! И что это Лиля вдруг спохватилась, что Брику совсем не достается славы? Эта ее выходка больше похожа на раздражение чем-то другим, простым: толпой, сквозь которую ей пришлось продираться, чтобы попасть на сцену, или тесными туфлями.
В перерыве Маяковский не сказал ей ни слова.
Лиля вернулась домой, приняла снотворное и проспала до середины следующего дня, а вечером Маяковский спросил ее, придет ли она на доклад «Что делает Париж?», Лиля ответила «нет», и он мрачно сказал, «как хочешь».