— Эта — восьмая, — сообщил Гарик. — Я заметил номерок на двери. Значит, четырнадцатая — на втором.
— Не отгадал, — сказала я, — на первом, причем в другом подъезде. Здесь, оказывается, по три квартиры на этаже, а я почему-то думала, что по четыре.
— Но все равно хорошо, что мы сюда зашли.
— Да, — согласилась я. — Смотри, какая интересная штука! Мы наденем ее на голову Ваське Крестовому. — Подняв с пола пыльный мешок, я потрясла его.
Он оказался пустым, дырявым и чрезвычайно подходящим для того, чтобы заставить здоровенного уголовника расколоться.
Осматриваясь по сторонам, мы перешли в следующий подъезд. Назначенное место встречи было не слишком удачным, потому что мы все могли остаться погребенными заживо под грозящим в любую минуту обрушиться потолком. Во всяком случае, находясь в четырнадцатой квартире на первом этаже, можно было увидеть через дыру в потолке серп зарождающейся луны.
— Нет, Таня, будем встречать твоего картежника в тринадцатой, — сказал Папазян, заглядывая в соседнюю квартиру. — Я покашляю, и он поймет, куда надо идти.
Подогреваемый мечтами о продолжении сегодняшнего вечера, Гарик проявлял несвойственную ему смекалку. Найдя в потемках кусок какой-то проволоки, он соорудил из нее примитивнейшую растяжку.
— Он заденет, свалится на пол. Я тут же наваливаюсь на него, надену наручники, чтобы не рыпался, а ты — мешок на голову. Я приставлю к виску пистолет, а ты станешь задавать свои вопросы. Диктофон-то у тебя есть? — спросил Папазян.
— Есть.
— Все сейчас готовь, потом времени не будет, — сказал Гарик. — Слышишь — собака брешет? Значит, идет.
— Крестовский местный. Собака на него лаять не должна. Может, это кто-то другой.
— Ты его в лицо разве не знаешь?
— Знаю… Это — он, — из-за угла барака показалась внушительная по размерам фигура Васьки Крестового.
— Все, Танечка, по местам, — скомандовал Гарик, взявший на себя руководство операцией.
Если бы кто-то рассказал, что я буду на подхвате у Папазяна, то ни за что бы не поверила в это, но все происходило именно так. Впрочем, мое самолюбие не слишком страдало. Важен был результат: я хотела получить от Крестовского признания в убийстве.
Бугай рухнул на пол, даже не ойкнув. Вероятно, не сразу понял, что попал в ловушку. Но когда на него запрыгнул Гарик, словно джигит на коня, и надел на руки «браслеты», а я одновременно с этим засунула голову Крестовского в пыльный мешок, он стал материться.
— Фильтруй базар, — сказал ему Папазян, — здесь дама.
— Какого хрена? — прохрипел Васька Крестовый, а потом смачно чихнул.
Гарик нарочито громко снял пистолет с предохранителя и приставил свой табельный «макаров» к затылку уголовника. Правда, Васька не догадывался, что магазин лежал, от греха подальше, в кармане пиджака и человек с кавказским акцентом не собирался стрелять. Я включила диктофон и начала допрос:
— Ты — Василий Крестовский, именуемый в народе Васькой Крестовым?
— Ну?
— Баранки гну! В субботу, двадцать пятого июля, в гараже, неподалеку отсюда была убита молодая женщина. Твоя работа?
В ответ послышалось многоэтажное непечатное выражение. Собственно, другого ответа я и не ожидала.
— Я же сказал: фильтруй базар! С тобой женщина разговаривает. — Гарик звезданул Крестового по башке.
— Я… я… апчхи… не понял, о чем речь? Апчхи…
— Повторяю. В прошлую субботу в гараже за забором была убита молодая красивая женщина. Ты ее проиграл?
— Нет, апчхи… Не шейте… апчхи… «мокруху»! — хрипло вопил Крестовый.
— Я понял, дорогая, это — он, — сказал Папазян, усиливая кавказский акцент. — Мы расстреляем его без суда и следствия… по закону гор… Твоя сестра будет отомщена!
— Я никого не убивал! Это не я! — хрипло завопил Крестовский.
— Пятнадцать лет назад ты, наверное, тоже не хотел признаваться в убийстве первой встречной блондинки? — спросила я.
— Тогда мне нечем было платить. Апхи! Если не ее, то надо было… апчхи… самому себе кирдык сделать! А сейчас поищите такого фраера, чтобы выиграл у меня! Хрен найдете!
— Крестовый, да у тебя мания величия! — усмехнулся Папазян. — Но на тот свет пойдешь, как последняя скотина… Последний раз спрашиваю…
— Даже если бы проиграл, мне есть чем платить… апчхи! Мать умерла и наследство оставила… Продал бы и расплатился. Апчхи! Снимите мешок, у меня астма.
— Какой смысл мешок снимать, если скоро все равно в ящик ляжешь? — цинично заметил Папазян.
— Это я тогда пять «штук» ни у кого взять не мог, а теперь от матери иконы остались, кольцо обручальное, другие цацки… Это все мое. Забирайте!
— Нам твое добро не нужно, — сказала я. — Нам нужен убийца.
Гарик тут же добавил:
— Боюсь, что и тебе оно больше не понадобится. Значит, так, считаю до трех: раз, два…
— Не убивайте меня! Я кое-что вспомнил. Апчхи!
— Что? — в один голос вскрикнули мы.
— Я расскажу, что видел…
— Говори! — Я поднесла диктофон поближе к мешку.
— Телка одна… апчхи… из окна вылезла и по крыше бежала…
Этот факт уже заслуживал внимания.
— Из какого окна? По какой крыше? — спросила я.
— Напротив контора одна, а к ней цех примыкает — двери металлические делают. Вот по его крыше и бежала, каблуками цокала…
— А дальше что?
— Не знаю. Спрыгнула, наверное, с крыши и расшиблась вусмерть. Сама она, сама… Никто ее не убивал!
— Конечно, сама себе нож в спину воткнула! Не морочь нам головы!
— Значит, это другая телка.
Я почувствовала, что Крестовский говорит правду, но, возможно, не договаривает до конца. Во всяком случае, он не стал бы придумывать в свое оправдание то, что выходит за рамки обыденного — женщины не так уж часто убегают с вечеринки через окно. К тому же показания Крестовского не противоречили словам Оксаны Тохташ, которая говорила, что Наталья поднялась наверх в свой кабинет, чтобы взять пачку безникотиновых сигарет, и исчезла. Я была в кабинете бухгалтерии и видела, что из окна можно попасть на крышу цеха, а около него обнаружила сломанный каблук. Да уж, бег на каблуках по волнистому шиферу — это тот еще экстрим! Жалко дорогую обувь.
— Неужели больше ничего не видел? — спросила я.
— Да врет он все! Сам «перо» ей в спину воткнул, а теперь пургу гонит, — предположил Папазян.
— Ну не прыгала она. Апчхи! С той стороны есть пожарная лестница, в метре от земли заканчивается. Апчхи! Да снимите этот мешок с головы! Задыхаюсь.
— Нет, друг, терпи, — сказал Папазян.