"С 1979 года, — отметил недавно сенатор от штата Коннектикут Кристофер Додд, — мы затратили на Сальвадор более миллиарда долларов, и к чему это нас привело?"
Вернье заключает свой комментарий весьма пессимистично: "Белый дом не считается со своими западноевропейскими союзниками, планируя "старую политику новых канонерок".
23
14.10.83 (9 часов 05 минут)
Инспектор Шор подвинул фрау Дорн, секретарю покойного Грацио, чашку кофе.
— Я заварил вам покрепче… Хотите молока?
— Нет, спасибо, я пью без молока.
— С сахарином?
— Мне не надо худеть, — сухо, как-то заученно ответила женщина.
— Тогда погодите, я поищу где-нибудь сахар…
— Не надо, инспектор, я пью горький кофе.
— Фрау Дорн, я пригласил вас для доверительной беседы… Однако в том случае, если в ваших ответах появится то, что может помочь расследованию, я буду вынужден записать ваши слова на пленку. Я предупрежу об этом заранее. Вы согласны?
— Да.
— Пожалуйста, постарайтесь по возможности подробно воспроизвести ваш последний разговор с Грацио.
Женщина открыла плоскую сумочку крокодиловой кожи ("Франков триста, не меньше, — отметил Шор, — а то и четыреста"), достала сигареты, закурила; тонкие холеные пальцы ее чуть подрагивали.
— Он позвонил мне что-то около одиннадцати и попросил срочно, первым же рейсом вылететь в Цюрих, там меня встретят, ему нужна моя помощь, прибывают люди из-за океана, беседа будет крайне важной… Вот, собственно, и все.
— Какие люди должны были прилететь из-за океана?
— Кажется, он упомянул "Юнайтед фрут", но я могу ошибиться…
— Спасибо, дальше, пожалуйста."
— Это все…
"Это не все, — отметил Шор, — разговор-то продолжался более семи минут".
— Как вам показался его голос?
— Обычный голос… Его голос… Только, может быть, чуть более усталый, чем обычно… Господин Грацио очень уставал последние месяцы…
— Жаловался на недомогание?
— Нет… Он был крайне скрытен… Как-то раз сказал, что у него участилось сердцебиение накануне резкой перемены погоды… Но потом врачи провели курс югославского компламина и ему стало значительно легче…
— Он не жаловался на здоровье во время последней встречи?
— Нет.
— Следовательно, попросил вас прилететь утренним рейсом, и на этом ваш разговор закончился?
— Да.
— Вы живете одна?
— С мамой.
— А кто подошел к телефону, когда он позвонил вам? Матушка или вы?
— Я, конечно. Мама рано ложится спать.
— Фрау Дорн, я вынужден включить диктофон и попросить вас воспроизвести разговор с мистером Грацио еще раз.
— Пожалуйста… "Добрый вечер, дорогая…" Нет, нет, мы никогда не были близки, — словно бы угадав возможный вопрос Шора, заметила женщина, — просто господин Грацио был обходителен с теми, кому верил и с кем долго работал… "Не могли бы вы завтра первым рейсом вылететь ко мне, вас встретят в аэропорту. Если вы захотите арендовать в "ависе" машину, счет будет, понятно, оплачен; прилетают люди из-за океана, предстоит сложная работа, пожалуйста, выручите меня…" Вот и все.
— А что вы ему ответили?
— Сказала, что сейчас же забронирую билет и прилечу с первым рейсом; на всякий случай, попросила я, пусть концерн вышлет машину; как я понимаю, за рулем будет Франц, я помню его "ягуар"… Вот и все…
— Понятно… Спасибо, фрау Дорн, я выключаю запись… Расскажите, пожалуйста, когда вы начали работать с Грацио?
— Давно, инспектор… Лет семь назад.
— Каким образом вы к нему попали?
— Я пришла по объявлению… Выдержала конкурсный экзамен и начала работать в его банковской группе… Знаю итальянский и английский, выучила французский… Однажды пришлось стенографировать совещание наблюдательного совета, на котором были представители итальянских и американских фирм… Господину Грацио понравился мой итальянский, с тех пор я часто с ним работала…
— Вы стенографировали все важные совещания?
— Да. Особенно если собирались представители разноязычных стран…
— Господин Грацио приглашал вас когда-нибудь на ужин?
— Только с компанией.
— Вы знали его близких друзей?
— Как вам сказать… По-моему, близких друзей у него не было, инспектор. Я знаю, что он уезжал отдыхать — дней на пять, не больше — на свою яхту в Палермо… Там не бывал никто из его служащих… Он был со всеми очень добр и ровен… Нет, я не знаю его близких друзей.
— А какими были его отношения с господами Бланко и Уфером?
— Это его… Как бы сказать… Я не уверена, являлись ли они его компаньонами, но, мне кажется, он доверял этим людям и делал с ними серьезный бизнес.
— Какого рода?
— Господин Грацио никогда и никому не рассказывал о своем бизнесе, инспектор, это не принято.
— Вы хорошо знакомы с этими людьми?
— Нет. Поверхностно.
— Вы хорошо относились к покойному?
— Очень.
— Вы не хотите помочь мне в установлении истины?
Женщина снова закурила; пальцы ее не дрожали больше, но лицо было бледным и глаза тревожными.
— Я готова помогать во всем, инспектор.
— Меня интересует любая подробность, любое ваше соображение о случившемся… Может быть, вас тяготит что-то, вы подозреваете кого-либо?
— Нет.
— Вы считаете, что у Грацио были веские причины уйти из жизни?
— У каждого человека есть своя тайна.
— Вы не замечали каких-либо аномалий в его поведении за последние недели или месяцы?
Женщина покачала головой, ничего не ответила.
— Вчера по телефону вы говорили, что все случившееся ужасно, что это невозможно, он так любил жизнь и все такое прочее… Господин Грацио был человеком настроения?
— Нет, он был человеком дела, там настроения невозможны.
— Почему господин Грацио мог решиться на такой страшный шаг, фрау Дорн?
— Я не знаю…
— Скажите, пожалуйста, на последних совещаниях вашего наблюдательного совета не было тревожных сигналов о близящемся банкротстве?
— Если бы эти разговоры и были, я не ответила бы вам, инспектор, потому что подписала обязательство не раскрывать секреты концерна в течение десяти лет после окончания работы…
— Я понимаю вас, фрау Дорн… Когда вы беседовали с господином Грацио перед его последним телефонным звонком?