— Нет, он ничего не говорил, хотя, мне кажется, хотел сказать что-то очень нежное…
— Почему вы так решили?
— Потому что я начинал с дилера на бирже и должен был видеть глаза всех своих конкурентов, а их более трехсот, мне надо было в долю секунды понять, чего хотят они и что нужно той фирме, которой я служу. У него очень выразительные глаза, у этого полковника, ему бы не военным быть и не лидером правительства, а литератором или живописцем… Так вот, Санчес звонил мне позавчера… И сегодня тоже… Мой аппарат прослушивается, следовательно, особой тайны я вам не открываю… Он просил прилететь к нему в связи с тем, что творится на бирже… Вы же читаете бюллетени вашего Пресс-центра, знаете поэтому, что началась игра против Гариваса…
— Но кто?! Кто играет?!
— Кто? Кто играет? — повторил Уфер. — Скажите мне, фройляйн Кровс, кто играет против Санчеса?! Я уплачу вам хороший гонорар, потому что пойму, как надлежит в этой сумятице поступать мне. Я не знаю! Меня пока еще не перекупили… Я не лидер, не Грацио, не Санчес, не Рокфеллер… Я просто-напросто компетентный специалист и умею четко выполнять указания тех, с кем подписал контракт. Если бы вы сказали мне, что намерены — в серьезном, понятно, органе прессы — обвинить того-то и того-то в том-то и том-то, если бы начался скандал и я получил реальную возможность продумать свои ходы хотя бы на неделю вперед, я мог бы войти с вами во временный альянс, ибо это поможет мне предложить свои услуги серьезному клиенту, который подобно Леопольдо сумеет гарантировать мне обеспечение… А с чем вы пришли ко мне? Я согласился на беседу лишь потому, что вы дочь Вернье, который знает все, но никому об этом своем знании не говорит. Я согласился на встречу оттого, что вас любит Санчес. И, наконец, поскольку вы были первой, кто выразил несогласие с официальной версией гибели Леопольдо. Я ждал от вас информации. Вы мне ее не дали, вы требовали информации от меня… Фройляйн Кровс, я биржевой дилер, я все делаю на основе взаимности, выверяя ценность полученного конъюнктурой сегодняшнего дня… Я живу по принципу: бог даст день, бог даст пищу. Не браните меня за цинизм, но я не хочу лгать вам…
— Господин Уфер, — устало сказала Мари, — вам были звонки с угрозами? На этот вопрос вы можете мне ответить?
— В моем мире нет наивных простаков, фройляйн Кровс. У нас не угрожают. У нас открыто говорят, что моя позиция, если она станет такой-то и такой-то, мешает некой силе; если вы убеждены, говорят мне, что сила, которой вы служите, мощнее, можете сражаться, если же нет, посторонитесь. После того как ушел Леопольдо, за мной не оказалось силы. Я жду предложений.
И Мари заплакала… Лицо ее было обычным, прежним, только по щекам лились слезы, безутешные, воистину детские; я не должна, внушала она себе, я не смею говорить ему про то, что мне сказал Санчес о Дигоне, этот Уфер такой маленький и беспомощный, он предаст, если на него нажмут проклятые дилеры, он прячет страх за этой наигранной жестокостью, у него же меняется лицо, разве нет? А какой секрет я выдам, если скажу про Дигона? Кого я могу подвести? Санчеса? Нет, я ведь не сошлюсь на него, да и потом я не скрывала этого, я уже говорила о Дигоне открыто… Но Степанов считает, что теперь все сложнее…
— Я думаю, за убийством Грацио стоят люди Дигона, произнесла наконец Мари, увидев вдруг, каким измученным стало лицо Уфера.
— Факты? — повторил он. — А я, например, судя по колебаниям цен на акции, склонен обвинить в его гибели еще одну корпорацию, но у меня нет фактов, понимаете? Я допускаю, что Дигон — главная фигура… Нет, неверно… Одна из главных фигур в этой трагедии… Но не один же он! А чтобы узнать, кто именно, нужны факты. Показания тех, кто видел; мнение того, кто не боится сделать заявление для печати; расписки; счета в отелях, чеки из борделей. Ясно? Если у вас появятся факты, которые позволят считать трагедию с Леопольдо уголовным преступлением, тогда можно наступить ногой на кадык Дигона. А что у вас есть? Что, кроме ощущений? Любовь предполагает действенность, фройляйн Кровс. Действие обязано быть двояким: с одной стороны жестким, с другой — податливым.
— Я не понимаю вас, господин Уфер.
— Понять меня несложно; вы, видимо, мало используете свое главное оружие — женственность. Вы идете напролом, вы растворили себя в профессии, это ваша ошибка…
— Уж не намерены ли вы открыть мне то, что знаете, если я приглашу вас к себе на чашку кофе сегодня вечером?
— Я бы с радостью принял ваше предложение, фройляйн Кровс, но боюсь опозориться — крайне закомплексован по поводу своих мужских достоинств… Нет, я имел в виду совершенно другое, вы поняли слишком прямолинейно… Вы атакуете меня вопросами, а надо просить… Понимаете? И не бойтесь почаще ронять слезы, это пока еще действует на мужчин.
— Мои слезы на вас не подействуют.
— Подействовали…
— И что же вы мне открыли?
— Я предложил вам союз… На тех условиях, которые только что перечислил…
— Но подскажите же, в каком направлении искать?!
— Во всех.
Уфер поднялся, маленький, весь какой-то скукоженный, обогнул свой стол, проводил Мари до двери, учтиво распахнув ее, выглянул в приемную, вымученно улыбнулся секретарше и попросил:
— Го-го, пожалуйста, принесите из аптеки что-нибудь от головной боли.
Высокая холеная красивая женщина сразу же поднялась и молча вышла; именно тогда Уфер и произнес одними губами, беззвучно и отрешенно:
— Дон Баллоне.
И, повернувшись, не кивнув даже Мари, вернулся к себе.
64
Из бюллетеня Пресс-центра:
"Как передает корреспондент Ассошиэйтед пресс Энтони Шоб из Гариваса, сегодня в десять часов вечера по центральному телевидению состоялось выступление полковника Санчеса в новой программе "Дискуссия, в которой принимает участие народ".
Санчес заявил, что в результате жестокой гибели (он именно так определил "самоубийство" Грацио) человека, "который должен был заключить с нами договор о реализации энергопроекта под гарантию высокого урожая наших бобов какао, возникли серьезные сложности. Компаньоны Грацио сообщили, что они просят отсрочить подписание документа, подготовленного еще в прошлую пятницу, и дать им возможность провести консультации с рядом банков, страховых компаний и концернов". Далее Санчес отметил, что такого рода отсрочка уже нанесла ощутимый урон Гаривасу, который был сориентирован на работы по энергопроекту; "экономика государства не есть спонтанное явление; мы обратились к ученым за консультациями; несколько университетов за рубежом и наш институт планирования провели серьезную исследовательскую работу, мы приняли к реализации все их пожелания, целый ряд блоков национального хозяйства был задействован на выполнение задач, которые напрямую связаны с реализацией энергоплана. Теперь наш бюджет на грани кризиса, возможна девальвация. Правительство не считает себя вправе скрывать что-либо от нации, мы исповедуем открытость и доверие к гражданам".
Далее Санчес предложил зрителям звонить по десяти телефонам и задавать ему любые вопросы. Оплату разговоров с телестудией берет на себя правительство. В небольшом зале находились около ста гаривасских и иностранных журналистов, а также представители левой и правой оппозиций.