На улице было еще совсем светло, но уже не так тепло, как днем. Прогретое дерево обшивки дома приятно грело мою спину, я стояла, опираясь на стену террасы, и ждала Полину, которую задержали в гостиной каким-то вопросом.
— Уф, — с тяжким вздохом Караулова вышла из двери, — совсем измотали…
Я отлепилась от стены и подошла к перилам террасы.
— Полин, Семен Иванович и Коротич знакомы? — спросила тихим шепотом, глядя на сосновый бор.
— С чего ты взяла? — удивилась приятельница.
— Показалось. Так они знакомы?
— Нет. Насколько мне известно.
— А они не могли случайно столкнуться у твоих ворот? — Я повернула к Полине лицо и пристально посмотрела в ее глаза.
— Нет. Случайно у моих ворот — совершенно исключено. — Полина не отвела взгляда. — Ты же знаешь, из-за Тимура я была вынуждена соблюдать строжайший регламент — кто, когда, как долго. Ни Стас, ни Сема никогда не приезжали без звонка. Это было обусловлено твердо.
— Хорошо, — побормотала я и повернулась в профиль. В конце концов, город наш не Москва, всего-то полмиллиона населения, и мест, где встречаются бизнесмены, не так уж много. Знакомству Семена Ивановича и Станислава может быть простое, элементарное объяснение. А натянутость при сегодняшней встрече — всего лишь легкий шок от неожиданности. — А о Юлии Августовиче Гнедом ты от Гоши раньше слышала?
— Нет, — совершенно удивленно ответила Полина.
— Занятно, занятно, — пробормотала я. — О чем тебя спрашивали, когда я ушла?
— О сантехниках, печниках и модистках, — усмехнулась мадам. — Все то же, что и раньше.
— И?
— А что «и»? Какие могут быть печники-модистки, когда дома взрываются?
— Резонно, — согласилась я. — Ты могла бы устроить мне встречу тет-а-тет с Гошей, Семеном Ивановичем или Стасом? По очереди, в любой последовательности.
— Это и есть твоя работа у Туполева? — вздохнула Караулова. — Разнюхивать, разведывать…
— Думать, — перебила я. — Если вопросы начинает задавать господин Туполев, с ним замыкается любой, даже невиновный человек. Я хочу сама спокойно поговорить с Гошей, Семеном Ивановичем и Стасом. Устроишь? Так, чтобы остальные не насторожились.
— Попробую, — снова вздохнула Полина и вернулась в дом.
Я осталась на террасе смотреть, как медленно темнеет прозрачное небо конца августа, думать и ждать. Кавалерийский наскок Туполева мог привести к самым неожиданным результатам. Если его гости не передерутся, это уже можно считать позитивным исходом.
Он надеется, что враг занервничает и выдаст себя? Или гости посовещаются и голосованием выдвинут из своих рядов напроказившую личность?
Хотелось бы верить, что Назар знает, что делает. Очень часто он не делится своими соображениями и планами, пара тузов вполне может выскочить из туполевского рукава в самый подходящий момент…
— Сонь, ты меня искала? — появился на террасе Стелькин.
— Да. Ты знаком с Гнедым?
Стилист засмущался, оглянулся на застекленные двери и тихо шепнул мне в самое ухо:
— Да.
— В Москве?
— Ну, — красноречиво округлил глаза Стелькин. — Он был знаком с нашим продюсером.
— Это с тем, который тебя из Москвы попер?
— Ну.
— И что тут такого? Почему он так перепугался, когда тебя увидел?
— Сонь, ты совсем ку-ку или прикидываешься? — Стилист покрутил пальцем у виска. — Он спонсировал нашу группу. Наших мальчиков.
— Иди ты?! — поразилась я. — Гнедой?! Из ваших?!
— Не совсем, — смутился Гоша. — Он женат.
Н-да. Неловкая сложилась ситуация. Могу себе представить, что испытал Юлий Августович, увидев за своим столом знакомого стилиста-гея. Думаю, промах мимо солонки лишь отчасти выразил действительное состояние Юлия Августовича. Крутой столичный инвестор и мальчики из группы риска, так сказать.
— А жена в курсе?
— А я знаю? — пожал плечами Гошик. — Но за ужином он мне знак сделал — молчи, противный. Ну, я и молчу. Как бы.
Если бы не вступительная речь Назара Савельевича, Юлий Августович ударился бы в бега из отеля в первом ряду.
Но прежде, как мне кажется, он должен был поговорить с Гошей.
— Игорь, он не пытался улучить минутку и сказать тебе что-то?
— Пытался. Показал глазами на выход, но я как бы не понял.
— Зря, — огорчилась я. — Поговори с ним.
— О чем?! Он лучший друг моего врага!
— Вот и поговори, — многозначительно произнесла я. — Проведай, что его больше беспокоит — туполевские разборки или ваше знакомство?
— Так он мне и сказал! — фыркнул Гоша.
— Скажет. Точнее, спросит. Если к нашим делам он отношения не имеет, то ни о чем лишнем тебя расспрашивать не будет. Попросит сохранить его шалости в секрете, и все. О’кей?
— О’кей, — вздохнул Стелькин. — Прямо сейчас идти?
— Нет. Лучше, чтобы он не догадался, что ты уже разболтал о вашем знакомстве. Пусть сам ищет с тобой встречи. Понимаешь? — Я волновалась, руководила и чувствовала себя жирной паучихой под оконным наличником. — Гош, а что он вообще собой представляет?
— Гнедой? Солидный дядя. Навороченный. Вечно что-то кроит…
— Подлянку кинуть может? — переходя на Гошин сленг, спросила я.
— А то! Кто не может? Он такие лапти с нашим пузаном плетет!
— С гнильцой?
— Не знаю, — честно ответил Стелькин. — Наш пузан его шибко уважает, всем, так сказать, делится.
— Понятно, — кивнула я. — На что обратить внимание при вашем разговоре, понял?
— Понял, — вздохнул Гоша и погладил череп, начавший покрываться ежиком сереньких волос. — Я пошел?
— Иди. Но постарайся, пожалуйста, не выглядеть смущенным. Не надо, чтобы Юлий Августович о чем-то догадался.
— Да понял я, — отмахнулся Гоша и потопал в гостиную.
Жить становилось все интереснее и интереснее. Можно идти к Туполеву и смело хвастаться, что я не напрасно уговорила его засветить за ужином еще одну персону. Если бы тогда, случайно, я не уловила неловкость Гнедого, вряд ли Стелькин стал бы рассказывать об их знакомстве. Геи — это особый, весьма сплоченный круг, они друг друга от скандалов вроде бы оберегают. Все «парни» в одной лодке. Ни я, ни Туполев в жизни не догадались бы об истинных причинах, нервирующих Юлия Августовича. Мы бы голову сломали, подгоняя его под личину подозреваемого, а он — просто ерзал бы от неловкости и боялся разоблачения совсем другого рода. А без конкретных вопросов в лоб я и от Стелькина правды ни за что не узнала бы.
Но к Туполеву решила пока не ходить. Если Гоша принесет мне определенные известия, рассекречивать интимную жизнь господина инвестора вроде бы ни к чему. Пусть шалит, пока молод, не нам его судить.