Назар исподлобья взглянул на меня и отпустил Антона движением плеча.
Охранник вышел, а я, заставив себя забыть о развалившемся в кресле миллионере (или, скорее всего, миллиардере), начала бродить из угла в угол — мысли утаптывать. На ходу мне всегда лучше думается.
Туполев, что приятно, мне не мешал. Смотрел, как смотрят посетители зверинца на мотающуюся по клетке тигрицу, и умных замечаний не делал.
Антон вернулся довольно быстро.
— Гнедой сидит на улице возле альпийской горки, Стелькин тут в коридоре. Остальных я изолировал.
— Хорошо, — обрадовалась я и, подойдя вплотную к бодигарду, попросила: — Антон, припомни, пожалуйста, как можно точнее. Что ты сказал во вступительной беседе вчера в дубовой гостиной по поводу микрофонов в доме Полины? Как ты обрисовал их местоположение — подробно или вкратце?
Антон задумался и через секунду воспроизвел свою вчерашнюю речь:
— «Было обнаружено три микрофона: один — в спальне, один — в гостиной, один — в столовой».
— Точно? Ты не говорил конкретно, где стояли микрофоны?
— Нет, — твердо ответил охранник.
— Совсем хорошо, — пробормотала я. — Сейчас я быстро переговорю с Гошей, а ты проследи, пожалуйста, чтобы во время разговора с Гнедым нам никто не мешал. Хорошо?
Антон кивнул и, оглянувшись на патрона, вышел.
— Назар, я скоро вернусь, — пообещала я и тоже вышла из комнаты.
Чрезвычайно озабоченный Стелькин маялся в коридоре перед номером для новобрачных. Я утянула его к серединному холлу и, не позволив сесть, сказала:
— Гошик, быстро. Гнедой вчера с тобой виделся?
— Да.
— Когда?
— Приблизительно пятнадцать минут первого. Он заходил и раньше, точнее… — Гоша смутился. — Он постучал, но я в туалете был. Он вернулся потом еще раз.
После розыска «программки» в номере Полины, мысленно отредактировала я.
— О чем вы говорили?
— Он просил меня проявлять скромность, — потупившись, пролепетал Стелькин, — и не хвастаться нашим знакомством.
— Ага. О Полине, о ее доме, об остальных гостях спрашивал?
— Нет, нет, — быстро замотал головой стилист. — Касался только наших прежних встреч. Пообещал мне уладить вопрос с продюсером, если я буду держать язык за зубами.
— Совсем отлично, — пробормотала я и покинула Сгелькина. Не думаю, что человек, так обеспокоенный сохранением своего реноме, замыслит и осуществит убийство в столь щекотливой ситуации. Приезд милиции, расспросы и всяческие копания ему явно не на руку. Юлий Августович сейчас чувствует себя ужом на раскаленной сковородке.
Но Туполеву подобных догадок мало, ему факты подавай и девяносто девять процентов успеха.
Я шла к Юлию Августовичу и очень радовалась, что вела себя вчера скромно и разумно. Не бренчала интеллектом, не вставляла умных реплик, а осталась темной лошадкой — примерной гостьей богатого мужика, непонятно кем. Серая мышь, белая моль, дочь эмигранта из нищих земель. Короче — поступила на редкость целесообразно, не выпендривалась.
Юлий Августович сидел на лавочке с видом на альпийскую горку и грустил. Возвращаться в дом ему явно не хотелось, он мрачно рассматривал белые цветочки на серых камнях.
— Кошмар какой-то, — усаживаясь рядом, буркнула я. — Расспрашивают, допрашивают, все нервы вымотали…
— Да, — согласился инвестор.
— Хоть беги куда глаза глядят! — И вздохнула. — Вам-то что. Я вот — подруга Полины, мне всю печенку изгрызли. Мне — фиг выкрутишься.
— А мне? — грустно, еще не догадываясь, куда я веду, огорчился Юлий Августович. — У меня дела, переговоры, а я застрял тут весь в генералах…
— Вам?! — фыркнула я. — Да вы легче всех отделались! Вы что, по телефону в гостиной Полины поговорили, и все! А вот я! Я могла и микрофоны увидеть, и о гостях разболтать.
— Но… — начал Юлий Августович и выпрямился.
В полном соответствии с ролью человека, озабоченного только собственными неприятностями, я не дала ему договорить и с некоторой завистью протянула:
— Вам-то что, вам больше всех повезло… Вам выпутаться — раз плюнуть…
— Как это? — опешил Гнедой и очень заинтересованно подвинулся ко мне. — Что вы имеете в виду, Софья?
— Да ничего. Вы где по своему сотовому разговаривали?
— У Полины? — прищурившись, уточнил инвестор.
— Угу.
— В гостиной.
— Ну. Гостиная огромная, скажите — я в другом углу разговаривал, тихонько, моих интересов в этом деле нет. Вас и отпустят на все четыре стороны.
Я уныло повесила голову, длинная, томительная пауза лучше всяких слов показала, что Гнедой совершенно не знает, где именно был установлен микрофон. Его сотовый не отреагировал гудением мембраны на «клопа», не навел его на бронзовую лампу и не подарил догадок. Юлий Августович сидел и судорожно размышлял, как бы понезаметнее выведать у меня конкретное местоположение «жука» в гостиной.
Я решительно не собиралась облегчать инвестору задачу, так как очень хотела посмотреть, насколько хитроумно он будет выведывать у меня секреты. Еще не совсем известно, кто здесь кого дурит — я его или он меня. О чем он сейчас думает? О том, что я приготовила для него ловушку, или как бы половчее развести меня на разговоры?
Юлий Августович думал о последнем, так как зашел с дальнего края:
— Сонечка, а как Полина обнаружила микрофоны?
— Случайно. Пыль вытирала.
— В гостиной?
— Угу. — Немного, совсем чуть-чуть, я облегчила Гнедому задачу.
Юлий Августович заметно обрадовался успеху и подарил мне ласковый взгляд. Как гурман кулинарному шедевру. Только что кусочек на радостях не откусил.
— И как же у нее получилось?
— А на тумбе пыль протирала, тряпку за нее уронила и нагнулась. Глядь — а там коробочка огоньком мигает.
Если Юлий Августович и сердился когда-то на бестолковых женщин, то могу сказать — скрывал он это очень плохо. Выражение лица гурмана сменила брезгливая гримаса, и инвестор поднял с земли прутик. Начертил на песке четкий прямоугольник, обозначил квадратиками все тумбы внушительной гостиной Полины — я наблюдала с интересом — и сказал:
— Я, кажется, стоял вот здесь.
Видимо, когда-то раньше Юлий Августович с увлечением смотрел фильмы про шпионов и в связи с этим сделал неправильный вывод — «жуков» подселяют поближе к домашним телефонам. Прутиком Гнедой определил для себя место в противоположном от тумбы с телефонной базой углу, аккурат рядом с бронзовой лампой и двумя креслами.
— Когда кажется, креститься надо, — буркнула я, и прутик-указка дернулся к другой тумбе.