– Вы Игорь Сергеевич? – обратился ко мне молодой человек с острым веснушчатым лицом. – Лейтенант Иванов.
– А где Анна Петровна? – спросил я.
– Ее уже повезли в больницу, как-никак сотрясение мозга. По внешнему осмотру, говорят, незначительное, но, наверное, там сделают рентген. Вы не волнуйтесь, думаю, с нею все будет хорошо. Хотя, конечно, такие стрессы в ее возрасте…
– Как это случилось? – Что-то в картине происшествия смущало, но я пока еще не мог понять, что именно беспокоило меня.
– Пока у нас нет полного представления о случившемся, но в общих чертах можно восстановить очередность событий. – Оперуполномоченный посмотрел в свои записи. – Около двенадцати часов двое неизвестных вошли в подъезд, представились консьержке сотрудниками милиции, показав какие-то корочки, сказали, что у них есть ордер на обыск вашей квартиры, и попросили проводить их к вам. Консьержка сказала, что вы ушли еще в десять и дома никого нет, тогда они предупредили, что поднимутся на этаж и будут вас ждать около квартиры. Лиц она, конечно, не запомнила, судя по всему, старушка не на шутку перепугалась…
– Конечно, – немедленно встряла с комментариями мама, – вот была бы сегодня Глафира Игнатьевна, она бы сама за ними до квартиры поднялась, а прежде еще и в милицию позвонила и удостоверения проверила.
– Это правда. – Я кивнул удивленно приподнявшему брови лейтенанту. – Есть у нас такой персонаж, добровольный помощник милиции и родителей. Я не шучу – у нее редкая наблюдательность и для ее возраста невероятно цепкая память на все. Кстати, она там внизу мается от скуки, вы ее порасспрашивайте, у Глафиры Игнатьевны есть привычка наблюдать за всем, что происходит вокруг и около подъезда, из окна своей лоджии.
– Учту, – кивнул лейтенант и продолжил: – Далее все происходило примерно так: оказавшись на этаже, неизвестные, как я предполагаю, прозвонили квартиры соседей и, убедившись, что из них дома никого нет, на всякий случай позвонили и к вам. И тут их встретила ваша соседка, как я понял, она поливала цветы и у нее есть ключ от вашей квартиры (краем глаза я увидел, как неприязненная судорога пробежала по маминому лицу). Итак, она открыла дверь, неизвестные и ей тоже заморочили голову своими удостоверениями и ордером, прошли в квартиру, стали осматриваться, а Горчакова взялась звонить вам, чтобы предупредить. Дальше она ничего не помнит – получила удар по голове. Сколько она так лежала, не знает, но, судя по хронометражу, не менее получаса. Вполне достаточно, чтобы навести шмон по всей квартире.
– Шмон? – взвилась мама.
– Умоляю, – сердито обернулся я к ней, – не надо благородного филологического возмущения, ты слышишь эти слова каждый день в своих любимых сериалах.
– Да уж, эти сериалы, – многозначительно усмехнулся лейтенант, – в общем, когда Горчакова пришла в себя, она вызвала милицию, а дежурная, принявшая ее звонок, – уже «скорую помощь». Потом приехали мы, Горчакову при нас увезли в больницу, с ней поехал пожилой мужчина, как я понимаю, ваш отец. Им Горчакова тоже успела дозвониться.
А я поставил мобильный в бесшумный режим и даже ни разу не взглянул, звонил ли кто мне за время разговора с человеком из прокуратуры. Бедная наша Анечка!
– Вы не могли бы все здесь внимательно осмотреть и сказать, что пропало? – попросил лейтенант.
– Да как тут сразу это увидишь! – воскликнула мама. – Все раскидано, разворочено!
– Мне можно пройти в кабинет, в спальную? – Я сделал вид, что не услышал ее слов.
– Разумеется, это ваша квартира, – сказал лейтенант, – и вы нам очень поможете, если постараетесь сосредоточиться и ничего не пропустите.
Мне хватило самого беглого взгляда, чтобы понять – это не ограбление, это инсценировка. Бумаги на столе были не перерыты – просто сброшены, ноутбук даже не сдвинули с места. Для виду опрокинули стакан для карандашей и ручек, часть из них лежала на столе, часть рассыпалась по ковру. Несколько книг снято с полок, растрепано и брошено на паркет – типично для вандала, но не для грабителя.
– У вас в квартире есть сейф? Ценности? Где вы их храните? – Лейтенант наблюдал за мной, стоя в проеме двери в кабинет.
– Какие ценности у одинокого ученого? – раздался мамин голос из-за спины оперуполномоченного. – Его книги и его мысли.
– Мама! – Я чувствовал, что начинаю терять терпение.
– Ну, – протянул лейтенант, – некоторые из этих книг – раритеты, не говоря уже о картинах. Я вижу три весьма неплохих и дорогих этюда маслом, да и рамы сами по себе уже антиквариат. Это передвижники?
– Да, – кивнул я, – приходилось сталкиваться?
– Разыскивать, – подтвердил лейтенант, – так что скажете?
Он мне понравился, не то что этот – следователь из прокуратуры. Стоп. Опер сказал, что псевдограбители предъявляли скорее всего фальшивые удостоверения. А я ведь так и не удосужился взглянуть на бумаги господина Парчевского. К тому же он обещал мне подписку о неразглашении, но никаких документов мы с ним не подписали. Неприятный холодок зигзагом скользнул по моей спине.
– Если честно, лейтенант, то сейчас я, пожалуй, соглашусь с матерью, мне понадобится время, чтобы во всем разобраться. Расставить вещи по местам, в моей квартире очень много мелких деталей, вполне возможно, что-то я пока просто не вижу из-за общего беспорядка. Вы дадите мне полдня, чтобы навести здесь порядок и определиться с пропажами, если они есть? А что до сейфа или ящика с драгоценностями, то их здесь нет и никогда не было, но картины, как вы сами видите, все на своих местах.
– Надо проверить столовое серебро, – обрадованная моим послушанием, снова вставила свою реплику мама.
– Еще коллекцию столетних вин и китайские вазы династии Мин. – Я увидел, как округлились ее глаза и поползли вверх брови лейтенанта. – Это шутка. Просто шутка.
– Что же, – опер покачал головой, – мы в квартире закончили, еще пройдем опросим соседей. Вот вам моя визитка, позвоните, когда закончите наведение порядка, хорошо? Мы оформим протокол и будем дальше разбираться в этом деле.
Нет никакого дела, хотел сказать я, но промолчал, мне самому еще стоило в этом убедиться. А пока сначала надо увезти отсюда маму и навестить Анну Петровну.
Я вышел в коридор проводить милицейских и соседей-понятых. Потом позвонил отцу. Он сказал, что уже собирается возвращаться, Аню положили в двухместную палату… «Почему? – нахмурился я. – У них что, не было люкса?» «Я предложил ей, – извиняющимся тоном объяснил отец, – но Аня сказала, что устала от одиночества в собственной квартире, так хотя бы в больнице с людьми пообщаться». «Глупости, – буркнул я, – это вечная ее щепетильность». «Я тоже так ей сказал, но ты же знаешь женщин, упрямство у них в характере, в общем, скоро буду, ждите меня».
Насчет упрямства так и есть. Выходя, я попросил маму ничего не трогать, вернувшись, застал ее за приборкой. Упираясь коленями, она вталкивала подушки сидений в углубление в диване, кресла уже стояли собранными. Я взял ее за руки и не без сопротивления увел на кухню. «Если хочешь помочь, сделай мне пару бутербродов и чаю». «Тебе с колбасой или сыром?» – Похоже, она с трудом сдерживала слезы. «Все вместе, а еще порежь помидор и положи лист салата». Мама открыла холодильник и, насупившись, начала доставать продукты. «Только бутерброды, никаких разговоров», – предупредил я, услышав, как она бормочет: «А все эта проклятая Анька, если бы она не была такой дурой, то не впустила бы в дом посторонних». «Они предъявили удостоверения», – заметил я. «По мне хоть сто таких удостоверений, я бы все равно не открыла», – парировала мама. И надо признаться, так оно и было бы – мама всегда отличалась подозрительностью и сомневалась буквально во всем и в каждом. Возможно, поэтому у нее особенно не было подруг, кроме разве что Глафиры, да и то я скорее отнес бы ее к категории верных холопов.