Поразительно, человек обрел речь, которая позволяет ему с максимальной полнотой и пространностью выражать свои мысли и чувства, рассказывать о своей жизни, о своих идеях, о своих близких – обо всем, что окружает его в этом мире. И не только рассказывать – записывать. Но магическая власть символа так и не утратила над ним свою тайную силу – тотемы сменили брэнды, которым современный человек поклоняется с той же истовостью, как и пещерный человек наскальным схемам своего примитивного художества. Скоропись помогала сохранить сказанное, пока не изобрели граммофоны и диктофоны. Знаки помогают ученым разных языков общаться без переводчика. Фантасты уверены, что они – основа межгалактического взаимопонимания. Может быть, и так, но как передать знаком улыбку Джоконды, спрашивают их поэты. Стихи, а значит – душа, богаче палочек и черточек клинописи. Иначе зачем люди изобретали бы слуховой аппарат и компьютер для восстановления функций зрительного нерва – довольствовались бы себе слепые и глухие азбукой Брайля и азбукой жеста? Он и они, чье создание – акт благородства, всего лишь знаки – палочки и черточки, точки и тире.
Не может быть – я вдруг ощутил легкую вибрацию в желудке. Так бывает, когда ты стоишь на пороге открытия или догадки о нем. Очень странное и не всегда приятное чувство, как будто в твоих кишках кто-то неизвестный дергает за тончайшие ниточки, привязанные к стенкам пищеводного тракта, к сосудам – играет на них пиццикато, и ты неизбежно резонируешь всем телом, подчиняясь распространению этой волны, грозящей тебя захлестнуть. Наверное, отсюда родилась легенда об Архимеде, выскочившем из ванны с криком «эврика», что значит – «нашел».
Похоже, я действительно нашел – знаки на ксероксе текста оказались скандинавскими рунами стиля футарк. Как следовало из статьи в энциклопедии, их использовали нацисты при создании символики Третьего рейха.
Попридержи коней, сказал я самому себе. Руны – игрушка толкинистов, а среди них немало хакеров всех возрастов. Не исключено, что разработка текста принадлежит одному из таких любителей сочинять истории жизни обитателей всемирного «междуземья». К тому же руны не есть текст, они знаки в контексте, значит, на них опирались при написании или их просто цитировали в подтверждение какой-то мысли.
А что, если я все неправильно понял и тот, кто зашифровал этот текст, не только закодировал его, но и сделал перевод? И бедный «Акцент» бьется над многословием великого и могучего русского языка, вместо того чтобы искать иностранный аналог эквиритмической формы. К примеру – немецкий.
Я не сразу решился прервать программу – с детства помню, как отец ругал маму, если она ставила стиральную машину в разные дни в разные режимы. Теоретически, учил он ее, ты можешь пользоваться всеми вариантами программирования стирки, которые предложены в прилагаемом к машине руководстве по эксплуатации. Практически современная стиральная машина – тот же компьютер: когда ты перенастраиваешь его программы, ему требуется время на адаптацию, и поэтому то, что вчера проходило полный отжим, сегодня, после твоих экспериментов, даст сбой.
Но догадка не давала мне покоя. Я хотел проверить ее. Я остановил программу и, дождавшись, когда «Акцент» свернется, перезагрузил компьютер.
По новой я ввел для работы не весь файл, а только ту его часть, что соответствовала ксероксу, полученному мною от Олега, добавив в него немецкое написание определенных мной рун и расположив их в тех же местах, на которых они находились в оригинальном тексте. И сел ждать.
Ненавижу ждать, но папа всегда говорил: счастье рыбака не в везении, а в терпении. Надо уметь дожидаться – счастливого случая, стечения обстоятельств, поворота судьбы. Предупреждать следует подвохи, происки врагов, возможную беременность случайной подруги. Ожидание – основа успеха научного знания, торопливость приводит к ложным результатам, настойчивые делают открытия. Правда, потом о них слагают легенды, превращающие кропотливую работу в миф. Отец не исключал великой роли божественной подсказки, но она приходила только к тому, кто умел добиваться ее, зачастую – смирением и терпением. А что делать с аутистами, спросил я, которые случайно взламывают сверхсекретные коды? Они ничего не открывают, грустно улыбался отец, они просто подбирают на пороге чужого дома ключ, который хозяин выронил при входе, открывая дверь, не смог найти ключ в темноте и решил, что сделает это завтра, закрыв дверной замок изнутри.
– А любовь?
– Любовь – это ненаучное понятие. Ее что жди, что берегись ее – все едино. Любовь – не открытие, которое можно сделать, она приходит сама и уходит сама, бывает, что она решает остаться, и только в конце жизни ты понимаешь, что напрасно позволил ей поселиться у тебя…
Есть! Учитывая малый размер текста, машина довольно быстро нашла соответствие. Судя по всему, фрагмент, который скопировал для меня Олег, оказался не просто частью общего текста, а цитатой, воспроизведенной на немецком языке. Я немедленно стал ее переводить, и вибрация вновь принялась встряхивать меня. Текст оказался фрагментом докладной записки об операции «Зеркало», которая ставила своей задачей установление местонахождения и обнаружение затерянного города, подлинное название которого скрывалось под кодовым словом – руной «Опфер» («самопожертвование»).
– Игорь? Это Максим Гаев, вы просили Володю Рындина передать, чтобы я вам позвонил…
– Максим? – Я не сразу понял, кто это.
Вчера я допоздна сидел в лаборатории. Сделанное открытие раззадорило меня, и я долго не мог оторваться от текста. Я снова и снова просматривал его, пока, как мне кажется, не распознал границы фрагментов, из которых текст был собран. Некоторые из них совпадали по интонационной структуре с расшифрованным отрывком, из чего я смог заключить, что они либо просто аналоги, либо составляют с ним единое целое. Другие фрагменты еще нуждались в лингвистической идентификации, но и среди них я выделил как минимум пять разных типов высказываний, и, судя по всему, русский язык – не единственный, на котором они были записаны.
Уже совсем стемнело, когда мне позвонили с вахты и дежурный довольно грубовато поинтересовался – как долго я собираюсь оставаться в академии? Я взглянул на часы и спохватился – завтра еще столько дел! Я сказал – скоро ухожу, проверил, не завалялся ли в компьютере какой-нибудь автоматически сохраненный файл из тех, с которыми я работал, и «закрыл контору».
Однако новая информация не давала мне покоя – я непривычно долго ворочался и никак не мог заснуть. Часа в три ночи я все-таки поднялся и отправился на кухню. Пожарив себе яичницу с хлебом, луком и беконом и буквально проглотив ее, я на несколько минут почувствовал удовлетворение, но, заваривая чай, понял – я не успокоюсь, пока не попытаюсь выяснить, что такое этот текст – реальные записи неизвестного мне человека или фальшивка компьютерного гения. И если первый вариант, то кто этот человек? Что-то мне не верилось, чтобы сам Чернов, таким, как я его представлял по рассказам Олега и публикациям в прессе, мог терпеливо сидеть и переписывать кодированный текст. Надо же – до меня только сейчас дошло: я все это время слышал «книжка Чернова», «книжка Чернова», но мне так никто и не сказал – а почерк-то в ней чей? В разговоре с Олегом однажды проскочило – возможно, бухгалтер, но для чего бухгалтеру сведения о тайных военных операциях нацистов в годы Великой Отечественной войны? Ерунда получается.