— Пока нет… — с видом заговорщика сообщил Ягельский. — Тс-с! Я не хочу, чтобы ОН прознал о моих изобретениях раньше времени. Если ОН узнает, всему конец…
— Да про кого вы говорите?! — не выдержав, воскликнул Самойлович, пристально глянув в глаза приятеля. На минуту ему почудилось, что Ягельский сошел с ума.
— Тс-с! — снова прошипел Константин Осипович, приложив палец к губам. — ЕГО имя нельзя употреблять зря. А не то ОН тут же появится…
Почему-то Самойловича от этих слов пробрала дрожь. Ему показалось, что он начинает понимать, о ком говорит Ягельский. Это был тот, кто совсем недавно коснулся своим черным крылом доктора Данилы, чуть было не лишив его жизни. Это был Царь террора, старший брат Князя тьмы, сеющий среди живых войны, мор, все несчастья, как считалось в народе.
Константин Осипович тем временем подошел к своему столу, отсыпал из одной бутыли коричневого порошка в пепельницу из чугуна и, поднеся горящую свечу, поджег порошок. Он вспыхнул сразу, горел долго и ярко, источая клубы зловонного дыма.
— Что вы туда понамешали, дорогой друг?! — вскричал Самойлович после того, как, вдохнув изрядную порцию дыма, прокашлялся.
— Тут семь компонентов, — пояснил Ягельский, чей голос до сознания Самойловича доносился теперь как будто из бездны.
— Постойте, я попробую сам определить некоторые из них по запаху, — остановил приятеля доктор Данила. — Значит, так! То, что там присутствует сера, в этом я не сомневаюсь.
— Сера есть, — согласился Константин Осипович.
— Еще селитра?..
— И она в наличии. И еще кое-что не менее агрессивное по отношению к любой заразе. Там еще имеются…
— Ладно, потом расскажете подробнее, — остановил Ягельского Данила Самойлович. — А сейчас хотелось бы немедленно провести опыты прямо в больнице. Увидеть, так сказать, ваши порошки на «поле брани». Не возражаете?
— Помилуй Бог! На это у меня возражений быть не может, — ответил Ягельский. — Да и прогуляться мне не мешает, а то совсем мозги набекрень от трудов праведных…
К Даниловскому монастырю Самойлович и Ягельский подкатили, когда уже начинало смеркаться.
— Где тут у вас бельевая? — поинтересовался Константин Осипович, основательно протрезвевший в дороге. — Лучше всего испытать порошки прямо там.
— Сейчас я распоряжусь, а вы пока погуляйте по саду. Здесь у нас только выздоравливающие бывают.
Погруженный в свои мысли, Ягельский прохаживался по дорожкам сада, полного благоухающими цветами, не обращая поначалу на них никакого внимания. Но потом вдруг опомнился, взглянул на прекрасный сад совсем другими глазами. Кто и как в том зачумленном городе смог вырастить такую красоту, подумалось ему. И тут он увидел совсем еще юную девушку, ухаживавшую за кустами алых роз. Мгновение он стоял как громом пораженный, до того неожиданной и неуместной показалась ему эта идиллическая картинка в чумной больнице. Он так давно не видел ничего прекрасного! Только кровь, пот, гной, грязь. Ну и еще смерть, конечно. А тут на́тебе! Прекрасная незнакомка. Видение неземной красоты…
Приглядевшись внимательнее к девушке, Константин Осипович неожиданно осознал, что видит ее не в первый раз. Но где и когда он встречал ее раньше? Да это же та самая Арина Малова, умиравшая в Угрешской больнице еще в мае, вдруг вспомнилось ему имя девушки. Значит, выжила, поправилась, с каким-то вдохновенно-радостным чувством, переполнившим его, подумал Ягельский.
Неожиданно рядом с девушкой возникла фигура юноши. Девушка, радостно всплеснув руками, бросилась ему на шею.
Ягельский узнал в юноше подлекаря Серафима Сухонина и улыбнулся: «И ты жив, приятель? Молодец! Значит, не такой уж он всемогущий, этот Царь террора! Против истинной большой любви он не властен. Тут не его “епархия”. Тут правит сам Господь Бог…»
Константин Осипович, укрывшись за пышно цветущими кустами, наблюдал за влюбленной парочкой, нисколько не стесняясь своего двусмысленного положения. От того, что он видел, в его зачерствевшем сердце старого циника будто забурлила-заиграла свежая молодая кровь. На душе стало светло и радостно. Такого душевного подъема он давно уже не испытывал.
«Мерседес» Салова подъехал к корпусу на Окской, 13, где располагался филиал фармпредприятия «Терек», на следующее утро. Из машины выбрался сам Салов с помятым лицом невыспавшегося человека, а за ним и Анатолий Брыксин, отвечавший в совете директоров концерна за службу безопасности. Брыксин был зол как тысяча чертей, поскольку Салов, узнав о нападении на лабораторный корпус в Кашире, наговорил ему по пути туда кучу неприятных слов, пообещав, что больше не будет с ним цацкаться и выгонит к чертовой матери со службы.
Впрочем, осмотрев следы нападения на лаборатории, Василий Степанович немного поостыл.
— Твое счастье, подлец, — сказал он Брыксину, — что дальше лаборатории «А-2» люди в масках не пошли. Как мне сообщили, ими похищен чемоданчик с секретным штаммом под грифом «Гроги», но это не самая страшная потеря для нас. Вот если бы им удалось обнаружить нашу сверхсекретную лабораторию «А-5» и завладеть штаммом под грифом «План», то нам всем стало бы плохо…
В лабораторию «А-5» Салов прошел через лабораторию «А-2». Вход в нее шел через люк, находившийся под одним из лабораторных столов. Нужно было откинуть крышку люка и спуститься на два этажа вниз по железной винтовой лестнице. Только тогда посетители оказывались в хорошо оснащенном современной лабораторной техникой подвале.
Спустившись туда вместе с Брыксиным, Василий Степанович достал из термостата точно такой же дипломат-термостат, каким недавно завладели оперативники Управления Z, и передал его Брыксину.
— Значит так, Анатолий Львович! — проговорил Салов официальным тоном. — Вам надлежит дождаться прихода на работу завлаба Крупина и вместе с ним доставить штамм под грифом «План» в Москву. На всякий случай возьмите с собой самую надежную охрану…
— Будет сделано, — произнес Брыксин.
Забрав дипломат, он поднялся наверх и, зайдя в кабинет Крупина, стал его ждать. При этом не переставал думать о том, что же такое замышляет Салов против него самого. Одно то, что он назвал его по имени-отчеству говорило о многом. Хорошо зная Салова с детства, Брыксин привык, что тот в дружеских беседах называет его просто по имени. Полностью по имени-отчеству Салов называл Брыксина всего раза два в жизни, и оба эти раза ответственный в совете директоров за службу безопасности лишался крупных премий.
«Вряд ли Вася на этот раз будет лишать меня премии, — подумалось Брыксину. — Скорее всего попытается уволить. Неужели у него на это хватит смелости и глупости? Что-то не верится. Наверняка ему хорошо известно про те горы компромата, которые я на него заготовил и которые берегу на крайний случай на своей даче…»
В этот момент Брыксин услышал, как по коридору прошаркал Салов, открыв дверь соседнего кабинета. То, что это прошел именно Салов, а не кто-нибудь другой, догадаться было нетрудно для человека, знавшего Василия как самого себя. Только он мог так шаркать подошвами ботинок по настилу пола. Дурацкая привычка, прилипшая к нему еще в детстве, за что Васю изрядно поколачивала мать. Ведь он, негодяй этакий, умудрялся снашивать обувь гораздо быстрее, чем его сверстники.